Фалернское вино: Фалернское вино — Википедия – В поисках легендарного Фалернского — Реальные путешествия — LiveJournal
РазноеВ поисках легендарного Фалернского — Реальные путешествия — LiveJournal
Фалернские вина были безусловным лидером и самым, что ни на есть гран крю среди вин античной эпохи. Про них было много написано хвалебных слов у древних классиков. Однако, что это было конкретно за вино – досконально раскопать трудно. Поэтому пришлось самостоятельно отправиться на поиски фалернского вина из Рима на юг в Кампанию, где на склонах потухшего Фалернского вулкана когда-то давно произрастал виноград для изготовления этих легендарных фалернских вин.Ager Falernus
Фалернские вина делали не только во времена Империи, их производили вплоть до времен эпидемии филлоксеры. Правда, слава их к тому времени уже изрядно померкла на фоне, например, Бургундских. Затем эпидемия филлоксеры выкосила почти все виноградники в Фалернской области. Только после Второй Мировой войны начались первые попытки восстановления исторической славы фалернских вин. Большую роль в этом сыграло хозяйство «Вилла Матильды» и ее основатель Франческо Авалоне. Вилла Матильды расположена примерно в 50 км к северу от Неаполя, в центре исторического региона Ager Falernus. Сегодняшние хозяева Виллы рассказывают, как их отец, неаполитанский адвокат и супруг той самой Матильды, погрузился в древние тексты с целью воспроизвести как можно исторически достовернее то, что во времена Цезаря называлось элитным фалернским вином.
На Вилле Матильды.
Сегодня на звание фалернского вина претендует созданная в хозяйстве Вилла Матильды знаменитая линейка «Falerno del Massico», состоящая из белого и красного сухого вина. Белое делается из сорта винограда Falanghino, красное – на базе сорта Aglianico. Оба этих сорта винограда были завезены в Империю еще греками, что и прослушивается в названии «Элианико». Фалангино древние римляне прозвали так за высокий шест (фалангу), к которому приходилось подвязывать греческую лозу. Белое фалангино в хозяйстве «Вилла Матильды» подвергается криомацерации, отжимается без доступа кислорода в парах жидкого азота, и затем проходит ферментацию при пониженной температуре. Красное элианико – малолактику и недолгое старение в дубе. По настоящему, меня впечатлило только белое. Красным винам здесь дуб придает богатые кожевенно-табачные ароматы и легкое шоколадное послевкусие. В конце 80-х годов вина Falerno del Massico получили законный DOC. Насколько эти вина можно считать наследниками легендарных фалернских?
В поисках фалернского.
Глубоко в античных источниках я не копался, но несколько замечаний здесь сделать вполне уместно. Во-первых, изначально фалернские вина были белыми. Во-вторых, римляне в основном любили сладкие вина. В-третьих, есть многочисленные сведения о том, что фалернские вина были склонны к длительной выдержке (десятки лет) и были высокоалкогольными (пары их даже горели!). Это подтверждает предположение о том, что настоящее фалернское было чем-то, что сейчас бы назвали «поздним урожаем». Иначе, шансов сохранить вино в течение десятилетий в глиняных амфорах не представляется возможным. Кроме того, по преданиям, перед тем, как налить вино в амфору, стенки ее густо промазывали ароматическими маслами. Древние авторы неоднократно упоминали, в Риме уважали вина сильно ароматизированные. Криомацерации и жидкого азота для сохранения натуральных сортовых ароматов у римлян в те времена еще не было. Из всего этого можно заключить, что несмотря на своё несомненно высокое качество, современные сухие DOC Falerno del Massico вряд ли копируют историческое фалернское эпохи Римской Империи.
…а, может быть, в этой бочке?
Справедливости ради надо упомянуть, что Вилла Матильда производит также белое десертное вино позднего урожая из подизюмленных ягод сорта фалангино – «Eleusi». Кстати сказать, очень недурственный десертный вариант. Но, с крепкими и ароматизированными фалернскими оно также вряд ли имеет много общего.
Пока искали фалернские вина, попутно собрали богатый урожай поздней осени в Кампании.
На вилле есть ресторанчик, в котором во время сытного обеда, состоящего из различных местных агропродуктов, можно отпробовать почти всю линейку вин Виллы Матильда. Отдельно дегустацию вин на вилле для индивидуальных клиентов не практикуют. Счет на двоих с вином – около 130 евро. Редкий случай настоящей гедонической дегустации с домашней кухней прямо в хозяйстве у виноделов!
ФАЛЕРН (Falernum) — Античное вино и виноделие — LiveJournal
Можно вообще ничего не знать о римских винах, но уж легендарное фалернское-то знают, наверное, все. В основном, благодаря Катуллу в переводе Пушкина:
Пьяной горечью фалерна
Чашу мне наполни, мальчик!
Так Постумия велела,
Председательница оргий…
Итак, поговорим о подлинной легенде мирового виноделия.
Фалерн – это вино темного цвета, хорошо сохраняющееся, причём лучшим считался пятнадцатилетний. Для неразбавленного вина был характерен горьковатый вкус, собственно, и отмеченный Катуллом в знаменитом стихотворении.
Впервые выставил его для общественной попойки по случаю своего триумфа над Испанией в 60 г. до н.э. Юлий Цезарь. Дешёвые вина для таких целей не употребляли – задача стояла поразить воображение, поэтому угощение было первосортным. Так вот, Цезарь выбрал для этого фалерн и престижное привозное хиосское. Именно после этого случая фалернское стало набирать свою популярность. Как сейчас бы сказали, пить его на пирушках стало остромодным трендом (тьфу, не люблю это слово).
Из надписи на стене в Помпеях мы точно знаем, как соотносились цены на фалерн и другие вина: «Выпивка стоит здесь асс. За два — самого лучшего купишь, а за четыре — можешь фалернское пить».
Гораций упоминает как наиболее изысканное питьё — фалерн с мёдом (ведь горчащее вино хотелось подсластить):
Тут ты, почувствовав жажду и позыв пустого желудка,
Презришь ли пищей простой? Перетерпишь ли жажду затем лишь,
Что фалернского нет, подслащенного мёдом гиметтским…
Кстати, сто лет спустя ровно этим же напитком восхищался Марциал:
Аттики мёд! Ты Фалерн обращаешь в нектарную влагу.
Надо, чтоб это вино нам подавал Ганимед.
К фалернским в широком смысле относили все вина из округа между границей Лация и рекой Волтурном, включая Массик и статанское вино. В этом смысле оно упоминается Марциалом:
Из синуэсских точил появилось массикское это.
Просишь сказать, при каких консулах? Ни при каких.
Более строго – это вина из Фалернского округа. Плиний вслед за знатоками отличает истинное фалернское от производящихся поблизости фаустинского и кауцинского.
Существует некоторая путаница с определением цвета фалерна. С этим даже связано литературное недоразумение.
М.А. Булгаков очень хотел, чтобы знаменитое вино фигурировало в «Мастере и Маргарите». Однако писатель как-то выяснил, и даже сделал запись в рабочей тетради, что фалернское имело золотистый цвет (скорее всего, эти сведения он почерпнул в словаре Брокгауза и Ефрона). Однако для романа требовалось красное в цвет крови вино, и Булгакову пришлось заменить сорт. Так возник диалог:
«- Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»?
— «Цекуба», тридцатилетнее, — любезно отозвался прокуратор».
Причина такого заблуждения классика, видимо восходит к неправильной интерпретации одного из пассажей Плиния Старшего, упоминавшего о ценном сорте янтаря, называемого по цвету вина – фалерном. Конечно же, для нас слова «янтарный» и «золотистый» — синонимы, но Плиний, очевидно, имел в виду камень темно-красного цвета, действительно, самый дорогой и редкий вид янтаря.
Впрочем, возможно, виноват в путанице Афиней, который утверждает буквально следующее: «Существует два его сорта: сухой и сладковатый. Последний приобретает свои особенности, когда во время сбора винограда дует южный ветер, в результате вино получается более тёмным. Сбор в безветренную погоду даёт вино жёлтого цвета». Думается, Афиней просто путает разные сорта из одной местности.
До нас дошло немало немало упоминаний о характерном цвете фалерна:
«…И от фалерна у нас чёрным бы делался снег» (Марциал),
«То вдруг амфору подай с отстоявшемся тёмным фалерном» (Он же).
На надгробии некоего Урса, относящимся к 126 году н.э., есть эпитафия, призывающая почтить его память «чёрным фалерном, сетинским или цекубским вином».
Что же до свойств вина, то Афиней сообщает, что «Фалернское вино приобретает приятный вкус после десяти лет выдержки и сохраняет его до пятнадцати или двадцати лет; превысившее этот срок вызывает головные боли и угнетающе действует на телесное напряжение». Слишком передержанный фалерн даже может действовать как яд и вызвать немедленную потерю сознания».
Плиний называет Фалерн вторым по качеству и благородству после занимающих первенство пуцинского, cетинского и цекубского:
«Вторым шло вино из Фалернской области и особенно из Фаустинова округа: вино это создали уход и забота. Теперь они не в обычае: хозяева гонятся скорее за количеством, чем за качеством. Фалернский округ начинается от Кампанского моста влево, если идти в Урбану, Суллову колонию, причисленную недавно к Капуе; Фаустинов округ – мили за четыре от посёлка Цедиция, а посёлок этот отстоит в 6 милях от Синуессы. Нет сейчас вина более знаменитого; это единственное, которое горит. Есть три его сорта: крепкое, сладкое, лёгкое. Некоторые различают так: с вершин холмов – кауцинское вино, со склонов – фаустиново, у подножия – фалернское. Следует упомянуть, что виноград, дающий эти прославленные вина, на вкус неприятен».
Отмеченная Плинием способность фалерна гореть удовлетворительного объяснения не имеет, поскольку добиться необходимой концентрации спирта естественным брожением невозможно, а оснований предполагать, что вино изготавливалось с помощью перегонки, нет, поскольку это противоречит всем известным данным об античном виноделии.
За мнением рядового потребителя об этом вине мы смело обращаемся к поэту:
Тукка, ну есть ли расчёт мешать со старым фалерном
Сусло, которым налит был ватиканский кувшин?
Что за пользу тебе принесли поганые вина,
Чем могли повредить лучшие вина тебе?
Нас-то, пожалуй, хоть режь, но фалерн удушать – преступленье,
Яду жестокого влив в чистый кампанского ток.
Может быть, гости твои в самом деле смерти достойны,
Но не достойно сосуд столь драгоценный морить.
(Марциал)
Любопытно, что фалерн имеет своё современное продолжение. Вот, что об этом известно:
«Благодаря усилиям юриста из Неаполя по имени Франческо Паоло Аваллоне (Francesco Paolo Avallone), в начале 60-х годов прошлого века начались скрупулёзные исследования с целью возродить легендарное фалернское вино. Ещё в бытность ассистентом на кафедре Римского права в университете Неаполя, Франческо Аваллоне сумел проанализировать все, что писали о фалерне такие авторы, как Плиний, Катулл, Колумелла… Этой суммой знаний удалось воспользоваться поисковой экспедиции, обнаружившей на склонах горы Массико «целых» 20 лоз, из которых 15 принадлежали тёмным сортам винограда (10 – Альянико и 5 – Пьедироссо) и 5 – белому сорту Фалангина (Vinum Album Phalanginum), из которого и производилось драгоценное фалернское!!!
Ныне сын (Salvatore) и дочь (Maria Ida) продолжают дело Франческо Аваллоне, на радостях основавшего винодельческое хозяйство Villa Matilde».
via http://wineclub.pantagruel.com.ua/ru/events_archive/p5.html
Впрочем, надо отдавать себе отчёт в том, что современные и древние технологии виноделия здорово различаются, да и в то, что сорт и почвы, на которых его выращивают, не претерпели существенных изменений за 2000 лет, не очень верится. Так что, скорее, это маркетинговая фишка, а не реальное воскрешение «того» фалерна.
PS Но чёрт побери! Каким, всё-таки, образом оно горело?!
Ирина Чайковская: Какого цвета фалернское вино? (Номер 24 (35) от 17 декабря 2004 г.)
Каждая профессия предполагает наличие у людей, ею занимающихся, некоторых вполне определенных личностных черт. Редкая профессия архивиста-текстолога — не исключение. Мне кажется, что тот, кто ею занят, должен быть непременно человеком въедливым, упорным, дотошным. И еще у него должно быть сильно развитое художественное воображение, в чем-то близкое воображению творца, чьи рукописи он исследует.
Помню, на семинарах пушкиниста-текстолога Сергея Михайловича Бонди, в Московском университете, профессор горячо убеждал аудиторию, что нет никакой “тихой славы” в хрестоматийных пушкинских строчках из стихотворения “К Чаадаеву”.
“Слава, — говорил профессор, — была в те времена только громкой, военной, — то, что в пушкинском тексте оказался неверный эпитет “тихой”, — следствие невыверенности рукописи, так как стихотворение, как известно, гуляло по рукам в тогдашнем “самиздате”.
Сколько таких произвольных искажений может выдержать стихотворение, поэма, роман?
Можно ли вернуть книге писателя, почти потерявшей свой голос, по вине цензурной правки, недобросовестной самовлюбленной редактуры, ее истинное первоначальное звучание? И нужно ли это делать, уподобляясь экологу, убирающему из нашей пищи ядовитые примеси? Все эти вопросы крутились у меня в голове, когда я читала книгу Лидии Яновской “Записки о Михаиле Булгакове”. Вчитываясь в книгу Яновской, понимаешь, что говорит она не только о текстологии, но и о предметах от нее далеких. Но давайте по порядку.
Булгаков поражает. Меня он поражал несколько раз, и я запомнила эти разы — как откровение. Впервые — в далеком 1967-м, когда читала в читальном зале из запертого шкафа вынутые заветные номера “Москвы” с “Мастером и Маргаритой”. Позднее узналось, что булгаковский текст в этих двух номерах журнала был изуродован огромным количеством купюр, урезан, по причине нехватки места для опуса одного из журнальных сотрудников, — но даже и в таком виде он вызывал дрожь, восторг, удивление. Было ощущение, что с тобой, может быть, первый раз после Пушкина и Толстого, говорят по-серьезному, именно о том, о чем надо говорить с человеком, да так, что захватывает дух. Потом в журнале же наткнулась на первую публикацию булгаковской пьесы “Адам и Ева” (1987) и помню, как читая, думала: как такое могло быть не напечатано? как можно вообще что-то другое ставить, если есть такая пьеса! (Странно, но “Адама и Еву” не ставят и сейчас!).
Еще было удивление, засевшее в душу иглой и сидящее до сих пор, — перед одной ремаркой в гениальной “Кабале святош”. Там сказано о высоком католическом прелате — “становится дьяволом”. И так это хорошо мною увиделось и запомнилось, что посейчас в некоторые жизненные моменты про сегодняшних реальных персонажей иногда шепчу про себя эту булгаковскую ремарку. В далеко не юном возрасте прочитала небольшой булгаковский рассказ “Ханский огонь” — и снова удивление и радость. Не могу забыть еще одну сильно поразившую меня публикацию. Это были письма Булгакова правительству и Сталину. Если не ошибаюсь, с началом перестройки их опубликовал “Новый мир”. В то время книжка журнала с этими бесстрашными и горькими письмами стояла у меня в шкафу на самом видном месте, я их перечитывала сама, брала с собой в школу, чтобы прочитать старшеклассникам… Нет сейчас у меня этих писем, и не смогла я их найти в, казалось бы, безразмерном интернете. А как хотелось бы поделиться строчками из них с сегодняшним читателем!
Но вернемся к книге Лидии Яновской. Она говорит о серьезнейших проблемах булгаковедения — воссоздании правдивой биографии писателя и его достоверных, очищенных от посторонних наслоений текстов, что во многом связано с сохранностью булгаковского архива. Посмотрим, что мы имеем сегодня в этих разделах, ведающих посмертной жизнью Булгакова в литературе.
Итак — биография. Книг о Михаиле Афанасьевиче появилось ныне много, что связано с невероятным шумом вокруг его имени, начавшимся с конца 60-х годов, времени издания “Мастера и Маргариты”. Но уважаемые булгаковеды, увы, живут не дружно, у них много накопилось претензий и вопросов друг к другу, чему книга Яновской — наглядное свидетельство. Не буду множить рознь, называя фамилии литературоведов, упомянутых автором со знаком минус. Перейду сразу к делу. В книге Яновской о писателе (и его близких) говорится уважительно, точно, с сочувствием и пониманием. “Немного же”, — скажет читатель, — и будет неправ. Скольким исследователям эта тема нужна только как возможность получить аудиторию, выкрикнуть что-то сенсационное, неслыханное, пикантное, а часто и несправедливое и грубое. Помню, как читала статью об антисемитизме Булгакова. Не верилось, но вот они, свидетельства. Какие? Да хотя бы то, что Иисус у Булгакова не знает своего происхождения, говорит, что отец его, возможно, был сириец. Верно, но Иешуа — булгаковский персонаж; писатель свободен порывать с каноном, и никто ему не указ. Исходя из примитивной логики подобного обвинения, можно и Фрейда заподозрить в антисемитизме, ведь, по словам великого психиатра, Моисей — египтянин. Но доказательства такого рода не иссякают. В ход идет Швондер из “Собачьего сердца”, персонаж явно отрицательный. Ну и что? Что это доказывает? Что среди малосимпатичных порожденных революцией “председателей домкомов” были евреи? А то мы с вами этого не знали! Но ведь были в те времена и молодые одаренные хирурги, подобные сыну судебного следователя из Вильно, ученику и другу профессора Преображенского — Борменталю. Борменталь с той же брезгливостью и негодованием относится к Швондеру, что и Преображенский, сын протоирея. И оба знают, что Шариковы, первоначально ищущие у Швондера защиты, затем станут для него и его единоплеменников потенциально опасны. Так почему же Булгаков, показавший этот завязавшийся узел, — антисемит?
На фоне рассуждений, подобных вышеприведенному, было интересно прочитать у Яновской строчки, посвященные Булгаковым Арону Эрлиху из автобиографической повести “Тайному другу”. Речь идет о приеме Булгакова на работу в газету “Гудок”, куда Эрлих буквально “за руку” привел неустроенного и бесприютного начинающего писателя в голодном 1922 году.
“Абрам (имя Эрлиха изменено, — И.Ч) меня взял за рукав на улице и привел в редакцию одной большой газеты, в которой он работал. Я предложил по его наущению себя в качестве обработчика. Так назывались в этой газете люди, которые малограмотный материал превращали в грамотный и годный к печатанию. Мне дали какую-то корреспонденцию из провинции, я ее переработал, ее куда-то унесли, и вышел Абрам с печальными глазами и, не зная, куда девать их, сообщил, что я найден не годным.
Из памяти у меня вывалилось совершенно, почему через несколько дней я подвергся вторичному испытанию. Хоть убейте, не помню. Но помню, что уже через неделю приблизительно я сидел за измызганным колченогим столом в редакции и писал, мысленно славословя Абрама”.
Жаль, что Эрлих, по словам Яновской, так никогда и не узнал о существовании этих булгаковских записок.
Яновская спорит с ходячей точкой зрения, что Булгаков “не мог не быть” антисемитом, ибо вырос в среде, которая “не могла не быть” антисемитской”. Аргумент убийственный. Среда православного духовенства (отец Михаила Булгакова был профессором Киевской Духовной академии), казалось бы, по определению должна была отличаться нелюбовью к евреям. Но — и на это обращает внимание Яновская — в кругу ближайших друзей семьи Афанасия Булгакова был человек, который стал одним из незаметных героев “дела Бейлиса” (1913 г.). Слышал ли ты читатель, об отце Александре Глаголеве, который, будучи экспертом на процессе, вопреки полученным от начальства рекомендациям, мягко, но твердо стоял на своем: еврейская религия ритуальных убийств не допускает. Во многом благодаря неподкупному священнику Глаголеву и его однозначной экспертизе, суд присяжных оправдал Бейлиса, признал его невиновным в ритуальном убийстве христианского младенца Андрея Ющинского. Между тем, отец Александр был соседом и другом семьи Булгаковых, отпевал мать Михаила, венчал его с первой женой Татьяной Лаппа (как раз в год процесса над Бейлисом). Вот вам и среда… В книге Яновской приводятся документы, свидетельствующие, что отец Елены Сергеевны Булгаковой, жены и музы писателя, ставшей прообразом Маргариты, был евреем. Это обстоятельство, как видим, не явилось препятствием для их брака. Однако трудно остановить пишущую братию, одержимую некой идеей. Яновская приводит выдержку из интервью с литератором (кстати, евреем), впервые, как сейчас говорят, “озвучившим” гипотезу об антисемитизме Булгакова.
Тот удивляется: “Но зачем все принимать так близко к сердцу? Ведь мы же не ногу отрезаем. И тексты, и метатексты — игра, всегда хочется соригинальничать. Это же естественно”. Исследовательница не уточняет, по поводу Булгакова или нет высказывался литератор, но даже если он просто формулировал свое кредо, горе тому, кто попал или еще попадет в сферу его “творческого” внимания!
Нужно сказать, что, живя в России и занимаясь русской литературой, я как-то свыклась с тем, что многие русские писатели не любили евреев, писали о них с ехидной насмешкой, а то и с ненавистью. Гоголь, Достоевский — про них мы знаем доподлинно, как говорится, из первых рук. Но стоит ли делать антисемитов из Пушкина? Чехова? Булгакова?
У каждого из них можно выдернуть из произведений или из переписки строчку-другую якобы “антиеврейских” высказываний. Чушь это! Просто наши писатели слыхом не слыхивали о так называемой “политкорректности”, насаждаемой сейчас в Америке. Это чудовищное изобретение демократии позволило даже Марка Твена и Гарриет Бичер-Стоу причислить к “расистам” и попытаться изъять их книги из школьной программы (например, в штате Техас). 1 Не будем же уподобляться неразумным! Нет, не отдам антисемитам Булгакова! Слышите, не отдам!
Но двинемся дальше по биографии писателя, направляемые книгой Лидии Яновской.
Еще один штрих, заставивший меня призадуматься. Яновская цитирует отрывки из опубликованных ныне писем осведомителя, хранившихся в “деле” Булгакова на Лубянке. По их содержанию понятно, что доносчик был в ближайшем булгаковском окружении. Он упоминает и свою жену, которая также принята в доме Булгаковых. В доносе анализируется душевное состояние драматурга после разгромной редакционной статьи в “Правде” “Внешний блеск и фальшивое содержание”, последовавшей за триумфальным успехом булгаковского “Мольера” во МХАТе (март 1936 г.). Как и в случае с “Леди Макбет Мценского уезда” Дмитрия Шостаковича, в том же году с огромным успехом шедшей в Москве и Ленинграде и снятой со сцены сразу после редакционной (сталинской) статьи “Сумбур вместо музыки”, “Мольер” во МХАТе был сразу снят. Мало того, уже приготовленная премьера “Ивана Васильевича” в театре Сатиры света рампы не увидела. Так вот, доносчик, свидетель ужасающего состояния автора, с завидной четкостью это состояние фиксирует и при этом “предательски”, по слову Яновской, указывает властям на самое сокровенное, самое важное в данный момент для творца — судьбу его новой пьесы “Александр Пушкин”, принятую к постановке театром Вахтангова. Не удержусь и процитирую сию цидулю, вышедшую, как пишет Яновская, “прямо из дома — живого, теплого булгаковского дома, кем-то преданного и проданного”: “Сам Булгаков сейчас находится в очень подавленном состоянии (у него вновь усилилась его боязнь ходить по улицам одному, хотя внешне он старается ее скрыть). Кроме огорчения от того, что его пьеса, которая репетировалась четыре с половиной года, снята после семи представлений, его пугает его дальнейшая судьба как писателя… Он боится, что театры не будут больше рисковать ставить его пьесы, в частности уже принятую театром Вахтангова “Александр Пушкин…”. (Пьеса, конечно же, была снята с постановки, —
Булгаковеды высказывают разные предположения, “идентифицируя” возможного доносчика, Яновская выдвигает свою версию, не совпадающую с версиями, скажем, Шенталинского или М.Чудаковой. Меня в этой ситуации занимает вопрос, догадывался ли сам Булгаков о существовании мнимого друга, друга-предателя? Интуитивно, наверное, да. Иначе откуда такая мощная тема предательства в “Мастере и Маргарите!” Листаю книгу Яновской, и в главе, посвященной работе Булгакова с библейскими источниками, натыкаюсь на текстологический спор автора еще с одним исследователем по поводу светильников, которые зажег Иуда из Кириафа, пригласив к себе в дом Иешуа Га-Ноцри. Иешуа, как помнит читатель, рассказывает об этом приеме Пятому Прокуратору Иудеи, Понтию Пилату. Рассказывает простодушно, называя Иуду “добрым и любознательным человеком”, не ведая умысла в том, что хозяин зажег вокруг него светильники.
“— Светильники зажег… — сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали.
— Да, — немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, — попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал”.
Внимательный читатель, возможно, и без комментариев поймет, что “светильники” здесь неспроста — не для борьбы с темнотой и не в честь гостя зажигает их хозяин. Но насколько объемнее становится эта деталь, когда узнаешь, что почерпнута она из Талмуда или из книги Э.Ренана “Жизнь Иисуса” (версия Яновской), где рассказывается, что при обвинении “возле обвиняемого зажигаются две свечи, дабы занести в протокол, что свидетели его “видели”. Мы помним, что сцена у Прокуратора завершается его фальшивым славословием правящему императору Тиверию. Он, человек власти, прекрасно сознает, что за каждым его словом и жестом следят, потому и кричит сорванным голосом словно прямо в уши “писцам” и доносчикам: “На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия!”
И когда читаешь донос, отправленный кем-то из булгаковских друзей, особенно такой его пассаж: “Также замалчивает Булгаков мои попытки уговорить его написать пьесу с безоговорочно советской позиции”, — так и слышится это: “На свете не было, нет, и не будет….” В сущности, доносчик еще раз, на всякий случай, подтверждает властям свою лояльность. Писатель Булгаков прозревал предательство, видел его пружины и механизмы, знал его слова и интонации. А в жизни, увы, не раз зажигал свою домашнюю лампу “под кремовым абажуром”, бессознательно помогая доносчику…
Писатель и власть. Это одна из важнейших тем не только творчества (см. “Мольера!”), но и жизни Булгакова. В книге Яновской, посвященной совсем другим вопросам, мы все же находим следы “уничтожения Булгакова” властью. Она, эта не любимая им власть, катком проходит по его судьбе, не давая писать, жить, дышать, последовательно погружая во мрак. Не знаю, кого еще так мучили. Запрещаются книги, пьесы, пишутся заказные полные яда и ненависти рецензии (их он собрал 298!), закрытые заседания Политбюро специально посвящаются вопросу, запрещать или не запрещать очередную гениальную пьесу драматурга. На навязчивую идею — бежать, уехать заграницу, уйти хоть на время от травли, от слежки, от всевидящего глаза и всеслышащих ушей, ответ один — не пущать! За границу не пускают, а в отечестве — поначалу полный сил, молодой, энергичный и смелый, божественно одаренный художник кончает жизнь, не дожив до пятидесяти, страдая от жесточайшего физического недуга и тяжелой депрессии.
За что эти муки? Почему? Может быть, потому, что только глухой не услышит чистой ноты его творений, что с первого слова, с самого начального звука в них распознается Мастер?
Или потому, что уж очень хотелось власти его раздавить, заставить ползать, предать себя и других? Но ведь не получилось. Выписываю ответы Булгакова на допросе в ОГПУ, куда его “пригласили” осенью 1926-го года (а “дело” на него и соответственно слежка заведены аж с 1922-го!): “Мои симпатии были всецело на стороне белых, на отступление которых я смотрел с ужасом и недоумением.
— Считаете ли вы, что в “Собачьем сердце” есть политическая подкладка?
— Да, политические моменты есть, оппозиционные существующему строю.
— Укажите фамилии лиц, бывших в кружке “Зеленая лампа”.
— Отказываюсь по соображениям этического порядка”. 2
Типичный Иешуа Га-Ноцри, остающийся человеком в условиях нечеловеческих, сохраняющий понятия совести и достоинства в ситуациях, когда их, совесть и достоинство, попирают железным сапогом. Позднее Булгаков говорил, что во время допроса ждал выстрела в спину. И в письмах к Сталину — то же бесстрашие и та же “наивная” га-ноцриевская простота.
А круг вокруг писателя сужался, петля сжималась. Яновская пишет о ближайшем друге Михаила Булгакова Николае Лямине, филологе, тонком ценителе литературе, первом слушателе булгаковского “Мастера…”: “Молодой мудрец с высоким прекрасным лбом и ясными, полными мысли глазами. Самый лучший собеседник на свете. Самый внимательный слушатель. Тот единственный, на чьих глазах разворачивалось чудо романа…”.
Лямин был арестован весной 1936 года, 3 года мыкался в северных лагерях, перенес цингу. В 1939 году, оказавшись в Калуге без права на жительство в Москве, он пишет другу: “Старался, главу за главой, вспомнить весь твой роман и досадовал на провалы моей памяти. Как бы мне хотелось перечитать его еще раз, как бы хотелось быть около тебя, а я даже не имею возможности съездить в Москву”. Приехал Лямин в Москву тайно, на один день, без ночевки, — прощаться, будто предчувствуя, что скоро снова будет арестован и след его затеряется в лагерной пыли.
Михаил Булгаков арестован не был, ему выпало пройти свой крестный путь — пытку страхом, безнадежностью, одиночеством. Поражает деталь, приведенная в книге: писатель Ленч увидел Булгакова в затененной комнате, где горела одна неяркая лампа. Но даже этого света не могли вынести глаза затравленного несчастного Мастера — он был в темных очках. 3 В дневнике Елены Сергеевны Булгаковой за 1937 год есть фраза, которая, по мнению Яновской, передает слова самого Михаила Булгакова: “Мы совершенно одиноки и положение наше страшно”.
Вот и сказалось имя, которое нельзя не упомянуть, говоря о гениальном писателе, — Елена Сергеевна Булгакова. Она же Маргарита, она же “колдунья”, как шутя называла ее Ахматова, жившая в эвакуации в Ташкенте в той самой комнате, где до нее обитала вдова М.А.По какой-то непонятной (или понятной?) причине не вызывает Елена Сергеевна симпатии у булгаковедов. Чего только ни пишут они о третьей жене Булгакова, его “тайном друге”, его спутнице до последнего часа, той, кому завещал он все права на свои книги и которая неутомимо “пробивала” и в итоге “пробила” в печать его главные произведения.
В книге Лидии Яновской о Елене Сергеевне говорится с уважением и восхищением. Мне, признаться, такая позиция больше по душе, чем желание без всяких доказательств сделать жену писателя его “злым гением”, чуть ли не направленным к нему органами госбезопасности. И опять хочется воскликнуть: “Чушь это!” А если не опомнятся, дать прочитать отрывок из бессмертного романа:
“Лишь только она шагнула внутрь, она припала ко мне, вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися волосами, дрожащая. Я мог произнести только одно слово:
— Ты… ты? — и голос мой прервался, и мы побежали вниз. Она освободилась в передней от пальто, и мы быстро вошли в первую комнату. Тихо вскрикнув, она голыми руками выбросила из печки на пол последнее, что там оставалось, пачку, которая занялась снизу. Дым наполнил комнату сейчас же. Я ногами затоптал огонь, а она повалилась на диван и заплакала неудержимо и судорожно.
Когда она утихла, я сказал:
— Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно.
Она поднялась и заговорила.
— Боже, как ты болен. За что это, за что? Но я тебя спасу, я тебя спасу. Что же это такое?
Я видел ее вспухшие от дыма и плача глаза, чувствовал, как холодные руки гладят мой лоб.
— Я тебя вылечу, вылечу, — бормотала она, впиваясь мне в плечи, — ты восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр!
Она оскалилась от ярости, что-то еще говорила невнятное.
Яновская, видевшая вдову писателя, когда той было около семидесяти, констатирует: “Она была прекрасна. И, безусловно, была королевой”. Глава, посвященная Елене Булгаковой, так и называется “Королева моя французская…”
Дочь еврея, принявшего лютеранство, а затем крестившегося в православие, с материнской стороны — внучка православного священника (в книге приведены любопытные разыскания родословной прототипа “наследницы Маргариты Валуа”), — Елена Сергеевна была наделена королевскими достоинствами — красотой, дерзкой смелостью, умением радоваться и без уныния ждать прихода ожидаемой радости. Не правда ли, все перечисленные черты словно позаимствованы у романной Маргариты? Последние 30 лет после смерти Булгакова она, по словам Яновской, ждала, “что Россия однажды очнется — не может не очнуться — и примет своего гениального писателя”. Так и случилось, но далеко не сразу — в книге приведены даты постепенного вхождения в жизнь произведений Булгакова — пьес, рассказов, “Театрального романа”, “Мастера и Маргариты..”.
Елена Булгакова активно приближала наступление чуда — встречалась с редакторами журналов, вела переговоры с издателями, попеременно переходя от надежд к разочарованиям и снова к надежде, она же готовила тексты к будущему выходу в свет, кропотливо работала над рукописями. “Ведь автор так и не подготовил к печати свой великий роман (известны 6 рукописей-редакций романа, из которых последняя, шестая, считается канонической, — И.Ч.) Пухлая машинопись, надиктованна им в начале лета 1938 года — почти за два года до смерти, — густо испещрена правкой. Его, а часто и ее — под диктовку — рукою. Поправки на тексте и вставки на полях. Вкладные листы — рукописные (ее рукою) и такие же на машинке (ее машинка). Отдельные тетради с надиктованными поправками. Правка наслаивалась. Возникали несовпадения. Почему? Забыл вычеркнуть отмененную поправку?.. Как угадать, как не нарушить последнюю волю автора?” Цитирую специально для тех, кто никогда не сталкивался с работой текстолога. Елена Сергеевна Булгакова, судя по оценке ее труда профессионалом, в совершенстве овладела этой нелегкой профессией, требующей не только внимания, но чутья и вкуса.
Кажется, пришло время перейти к теме булгаковских текстов, с особой силой волнующей автора книги, архивиста-текстолога. Каким мы получили и получаем булгаковское наследие? Соответствует ли то, что мы читаем в книгах под именем Булгакова, последней воле автора? Яновская отвечает, нет, часто не соответствует. Исследовательница говорит о более тысячи (!) искажений, допущенных, например, в журнальной публикации “Собачьего сердца”. Оказывается, журнал “Знамя”, ничтоже сумняшеся, просто перепечатал текст повести из иностранного издания, не удосужившись сделать текстологическую проверку. Для Яновской подлинный, не испорченный чужой правкой, случайными небрежными искажениями текст писателя — святыня, а для остальной публики? Вот даже высокие профессионалы журнального дела считают, что сличение с рукописью — “это роскошь”, которую может себе позволить только академическое издание. А уж обычный читатель… “Какая разница! Повесть “Собачье сердце” прекрасна, и это же замечательно, что Булгакова не может испортить даже тысяча искажений!… (стр. 323) Какое однако чудовищное заблуждение! Ведь и природа кажется нам, близоруким, способной вместить все горы мусора, ядохимикатов и еще более страшных отходов, порожденных индустриальной деятельностью человека. Но нет, происходит экологическая катастрофа, и озеро гибнет, море перестает существовать, а оазис превращается в мертвую пустыню. Отравленная тяжелыми металлами вода остается водой, ею можно утолять жажду. Но надо ли? Представьте себе, что в хрестоматийную фразу, предположим, из “Анны Карениной” Толстого “Все смешалось в доме Облонских” мы добавим хоть одно слово: “Все смешалось в богатом доме Облонских”. Слышите? — нарушился ритм фразы, изменилось ее дыхание, сдвинулись смысловые и интонационные акценты. Почему же такое можно проделывать с Булгаковым, который и на смертном одре продолжал совершенствовать и шлифовать свой последний роман.
Как увлекательно читать о процессе работы автора над рукописью! И впрямь, с Лидией Яновской рукописи разговаривают. Недаром свою работу она воспринимает как труд охотника, следопыта: “Есть сладкое чувство исследователя — древнее чувство охотника, когда в одиночку, осторожно и внимательно пригибаясь над письменным столом, как над тропой, шаг за шагом, чтобы не спугнуть, по едва намеченному следу идешь за истиной….” По записям в дневнике, по словно подслушанным разговорам в гостиной Булгаковых, по каким-то лишь ей ведомым признакам, она может догадаться, что предшествовало появлению в булгаковской тетради названия “Театральный роман”.
Пересмотрев все 6 редакций “Мастера и Маргариты”, может понять почему Понтий Пилат стал у Булгакова не Шестым, а Пятым Прокуратором Иудеи. Объяснить нам (и этому вопросу посвящена специальная журнальная статья!), почему Пилат с Афранием пьют не Фалернское вино, а Цекубу. Оказывается, знаменитое Фалернское (помните пушкинское — “Пьяной горечью Фалерна Чашу мне наполни, мальчик!) имело золотистый цвет, в то время как персонажи у Булгакова должны были пить “густое красное вино” — под цвет крови.
Что и говорить, профессия архивиста-текстолога, очень интересна, хотя и опасна. Да, я не оговорилась, судя по опыту Яновской, даже очень опасна. Все же далеко не всякого взыскующего правды исследователя, работающего на ниве булгаковедения 30 лет, начиная еще с тех времен, когда булгаковская звезда на горизонте еще не взошла, “выгоняют из отечества взашей”. Нет, не пришлась Яновская ко двору в новое время: слишком громко кричала, что архив Булгакова закрыт для изучения и находится под присмотром “недремлющих органов”, что из него изымаются единицы хранения, а взамен приносятся другие, что под крышей Государственной Библиотеки имени Ленина, куда Елена Сергеевна Булгакова передала полностью и в полной сохранности архив писателя, творятся странные дела, в духе оруэлловских страшилок. Вот только один абзац из открытого письма Яновской тогдашнему министру культуры Николаю Губенко: “Летом 1987 г., впервые после многолетнего перерыва получив доступ к фонду Булгакова, в ОР ГБЛ (отдел рукописей Государственной Библиотеки имени Ленина, — И.Ч.), я обнаружила в этом фонде чудовищные недостачи. Часть рукописей и других материалов расхищена. Полагаю, что часть рукописей уничтожена. Денежная стоимость булгаковского архива — многомиллионна, стоимость пропавших бумаг — соответственна”. Думаю, что Лидия Марковна Яновская не решилась в письме к должностному лицу прямо сказать, что архив Булгакова цены не имеет, он бесценен, и потеря или фальсификация его части — утрата для культуры невосполнимая. Так что же творится с булгаковским архивом? Кто в ответе за уничтожение и подмену документов?
Есть в книге еще одна тема, впрямую, на первый взгляд, с Булгаковым не связанная. Книга, которую я держу в руках, написана человеком незаслуженно обиженным и обиды своей не скрывающим. Вначале отлученная от булгаковского архива, куда после смерти Елены Булгаковой, пришли другие порядки и другие люди, затем практически вышвырнутая из страны (с 1992-го года Яновская живет в Израиле), автор выплескивает на страницы свою боль и свое негодование. Будучи в России, она кричала в пустоту — никто не слышал или не хотел слышать (помните в “На дне” душераздирающий крик Актера?). Извечное российское постыдно наплевательское отношение к “маленькому” человеку — немолодой исследовательнице из провинциального Харькова. Постойте, а почему к маленькому? Почему доктор наук, великолепный опытный архивист Лидия Яновская — человек “маленький”, а некий “имярек”, засевший в редакции и заставляющий автора перекраивать текст по своему хотению, — “большой?” Кто установил такую чудовищную субординацию?
Яновская пишет о поколении “железных мальчиков”, рассматривающих редакции журналов как свою вотчину и диктующих авторам свою, а чаще чужую (вызванную сиюминутной конъюнктурой) волю. Читала эти горькие строки и думала об обидной потере некоторыми литераторами, сотрудниками солидных изданий, изначальных человеческих качеств — стыда и совести. Вспомнилось, как совсем недавно прочла в питерском альманахе блестящую статью-памфлет блестящего критика, где доставалось всем — и Ахматовой, и Лидии Чуковской, и Надежде Мандельштам… Подумала тогда: почему удар пришелся именно по ним, страстотерпицам? Ну, положим, смешно получилось, остроумно, но как-то не по-мужски, неблагородно. “Нет, твой Т. не будет учителем жизни, — сказала я приятельнице, — на что та ответила: “А ему и не нужно, главное сорвать аплодисмент”. Не мелковата ли цель у некоторых “железных мальчиков” среднего возраста? Не следует ли подумать о вещах, о которых с такой настойчивостью напоминает нам Михаил Булгаков?
“Записки о Михаиле Булгакове” — строение многоярусное. В нем вы найдете и рассказ о когда-то прославленном тромбонисте Борисе Ломбарде, чье имя встречается в небольшом булгаковском фельетоне; любопытное расследование, связанное с фотографией, сделанной Ильей Ильфом на похоронах Маяковского; историю о Марике Чимишкиан, через всю жизнь и все свои любови (обращаю внимание читателя на прекрасную лирическую новеллу об итальянце Курцио Малапарте!) пронесшую трогательную любовь к Михаилу Булгакову. Много места уделяет исследователь отношениям Булгакова и Маяковского, доказывая, что они не были так враждебны, как это обычно изображается. Здесь я позволю себе не согласиться с автором. Возможно, Елена Сергеевна не числила Маяковского во врагах, но, Лиля Брик, по воспоминаниям хорошо ее знающей Ю. Добровольской, к Булгакову относилась крайне неприязненно. Маяковский в пьесе “Клоп”, шедшей в театре Мейерхольда, занес имя своего собрата по перу в “словарь умерших слов”: бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков. Не слишком хорошая основа для дружеских отношений. Представляется мне верной и отвергаемая Яновской гипотеза Б. Гаспарова, увидевшего в поэте Рюхине из “Мастера и Маргариты” пародию на Маяковского. Увы, не дружно жили в революционную эпоху писатели разных политических и художественных направлений. В этой связи еще одно маленькое уточнение. В книге рассказывается, как однажды Булгакова оскорбил Виктор Шкловский. В одном из своих писаний он выразился так: “А у ковра Булгаков”. Это выражение исследовательница поясняет: “Оно означает, что на арене, “у ковра” представление ведет, развлекая публику, клоун”. Здесь некоторая неточность. У Шкловского сказано: “В Гамбурге — Булгаков у ковра”, то есть на ковер, где сражаются настоящие борцы, “по гамбургскому счету”, он не допускается. Не дозрел, стало быть. Думаю, лучшие творения Булгакова были Шкловскому (как и прочим) неизвестны, а кроме того, Виктор Борисович был обижен на сатирическое изображение в “Белой гвардии”, где автор вывел его под именем литератора Шполянского. 4
Фалангина » Школа сомелье | spbwj.ru
Фалангина — итальянское вино с греческими корнями
Белый сорт винограда с юга Италии – из области Кампанья. Сорт, по-видимому, очень старый – традиция связывает его с античной Фалернской лозой (среди синонимичных названий этого винограда – Ува Фалерна и Фалерна Веронезе). Еще одно название сорта – Фалангина Греко, что прямо указывает на его греческое происхождение.
Сегодня из фалангины изготавливают сухие вина, а также сладкие по методу passito. Помимо Кампании этот сорт винограда выращивают в итальянских регионах Апулии и Абруццо.
Действительно, считается, что этот виноград был привезен из Греции греческими колонистами, заселявшими Кампанию — т. е. где-то в 7 в. д.н.э. В Греции, стране с выраженным рельефом, лозу нередко оставляли «ползти» по земле (подобные виноградники и сегодня можно встретить на некоторых островах Архипелага), однако в Кампанье виноград пришлось подымать, подвязывая к деревянным шестам, по-латыни «falangae». Отсюда, по всей вероятности, и название.
Итак, если нынешняя Фалангина – и есть римская Фалернская лоза, то мы действительно знаем про нее довольно много, поскольку фалернское вино было едва ли не самым знаменитым в Древнем Риме. Название у него, в свою очередь, географическое – от горы Фалерн, на склонах которой собирали этот виноград. (Сама же гора называется так, согласно римскому писателю Силию Италику, от имени некого легендарного Фалерна, жившего там в 3 в. д.н.э.) Причем, уже древние римляне различали три «апелласьона» Фалернского:
Стоимость итальянского античного вина
Еще Плиний писал, что Фалернское знаменитого Опимианского винтажа (121 г. д.н.э., назван по имени одного из консулов того года – Опимия) подавали 60 лет спустя на триумфальном банкете Юлиию Цезарю. Во всяком случае, не вызывает сомнений, что Фалернское выдерживали в амфорах, и выдержанное оно ценилось выше. Цвет его при этом, как положено, менялся от светло-желтого к янтарному. Это вино вообще стоило дорого — согласно найденному на развалинах Помпей «прайс-листу» Фалернское стоило примерно в 4 раза дороже заурядного вина и в 2 раза дороже отборного. Его упоминают в своих произведениях такие известные римские авторы, как Катулл, Петроний, Гораций. Врач Гален пишет в конце второго века н.э. о том, что во многих случаях продаваемое Фалернское является подделкой (знакомая проблема, не так ли?). Впрочем, в дальнейшем популярность Фалернского, по-видимому, падала – век спустя это уже одно из вин (хотя и самое дорогое), массовым образом закупаемое для нужд армии по зафиксированной императором Диоклетианом цене.
Итальянское вино Фалангина в романе М.Булгакова
Интересно, что в романе м. Булгакова «Мастер и Маргарита» Фалернское упоминается в той части, где описываются римские времена – но как красное, а не белое вино! При этом оно противопоставляется действительно красному римскому вину Цекуба, тоже достаточно дорогому, производимому в той же области.
Вино, по всей видимости, было сладковатым, как любили в Риме, близким к нынешним «позднему сбору» – что в жаркой Кампаньи, наверное, было непросто обеспечить. Также вино было с высокой спиритуозностью, Плиний Старший писал, что это единственный сорт вина, которое можно поджечь. Звучит это все же странно даже если крепость Фалернского доходила до предполагаемых 15%!
Фалангина сегодня
Вплоть до середины 19 века сорт был одним из самых распространных в Кампаньи. Виноградники сильно подкосила эпидемия филоксеры, но и после этого сорт выращивался активно, хотя и не считался элитным. Из Фалангины делали ординарные легкие вина, преимущественно купажные, вплоть до конца 1970-х и тогдашней революции в технологии виноделия. С 90-х годов 20 века с Фалангиной экспериментируют вовсе: здесь и выдержка в дубе, и всевозможное варьирование температурными режимами ферментации, и производство игристого. Сейчас сорт дает очень хорошие и разные по характеру вина, которые высоко ценятся на рынке.
фалернское вино — Falernian wine
Фалернское вино ( Latin : Falernum ) было произведено из Альянико винограда (и , вполне возможно , Greco , а) на склонах горы Falernus вблизи границы Лациума и Кампании , где он стал самым известным вином , произведенным в древнем Риме ; Силий Италик отнести его происхождение к мифическому фигуры по имени Falernus, который жил в конце 3 — го века до нашей эры. Считается « первым ростом » или « культом вином » для своего времени, он часто упоминается в римской литературе, но с тех пор исчез. Существовало три виноградников (или наименования ) , признаваемые римлянами: Caucinian фалернские из виноградников на высоких склонах горы Falernus; Фаустовские фалернский, самые известные из земли на центральных склонах , соответствующих текущим холмистых районы города Фальчано-дель-Массико~d и Каринол ди Казанова, принадлежащий Фаустом , сын римского диктатора Сулла ; и вино из нижних склонов и равнин , которые просто называют фалернским. Область теперь занята современные виноградниками Рокка — ди — Mondragone и Монт Massico .
Характеристики
Фалернского был белое вино с относительно высоким содержанием алкоголя, возможно , 30 доказательство , или 15% ABV . При описании фаустовской фалернского, Плиний Старший упоминал это , как он отметил , «Это единственное вино , которое принимает свет , когда пламя прикладывают к нему». Он был изготовлен из позднего винограда собирают исключительно как краткое замораживание или ряд заморозков было сказано , чтобы улучшить вкус получившегося вина. Вино обычно разрешено maderise , старения в течение 15-20 лет в глиняной амфоры перед употреблением. Окисления дали вине цвета янтарного до темно — коричневого. В 37 г. до н.э., Варрон писал в Res Rusticae , что фалернского увеличился в стоимостном выражении , как это созрело, и Плинии записали , что фалернский от знаменитого Opimian урожая 121 г. до н.э. была подана на банкете в 60 г. до н.э. в честь Юлия Цезаря для его завоеваний в Испании. Существовало три примечательных сорт: Сухая (латы austerum ), Сладкий ( Дульс ) и Light ( Tenue ).
Популярность в римские времена
Врач и гастрономические Гален , писать с. 180 AD, сомневался , что все фалернского вино на продажу в Римской империи могло быть подлинным. Очевидно , это было все еще слишком популярным на эту дату. Это был один из первых вин на экспорт в Англию в то время как это было римское поселение, но по какой — либо причине, фалернского должен постепенно потерял пользу при поздней Римской империи, хотя он был еще один из семи им (и более дорогие) вина, максимальная цена покупки армии был заложен императором Диоклетианом около 300 г. н.э..
В рамках руин древней Помпеи , прайс — лист на стене бара истеблишмента нот
- С одной стороны « как » вы можете пить вино
- Для двоих вы можете выпить лучший
- За четыре можно пить фалернский.
Римский поэт Катулл превозносил достоинства фалернского в одном из своих стихотворений
- Ну, мальчик, ты, кто служит старой фалернским,
- заполнить сильные чашки для меня,
- как закон Postumia, хозяйка пирушек, повелевает,
- Postumia более навеселе, чем пьяная винограда.
- Но вода, убирайся, убирайся, вода,
- уничтожение вина, и поднимите обиталище
- со скрупулезным народом. Это чистый Thyonian бог.
Римский поэт Гораций упоминается фалернским в одном из своих стихотворений
- Когда вещи хлопотно, всегда помните,
- держать даже ум, и в достатке
- будьте осторожны, слишком много счастья:
Это было также вино, Петроний , в Сатирикон , имеет Трималхион служить на его обеденного банкета. Квинт Делиус пожаловался Клеопатра , что в то время как он и другие высокопоставленные лица подавали вино кислого Антония в Греции, Август мальчик — партнер гомосексуалиста пил фалернский в Риме. Это относится к Sarmentus, бывшему рабу Марк Favonius , который был куплен Октавианом и кого враги Октавиана утверждали, что мальчик — партнер гомосексуалист, хотя историк Иосия Осгуд увольняет это не более чем клевета « посаженных сторонниками Марк Антония».
Дионисий Галикарнасский в книге XIV. 6, 6-9, 2, описывая галлов опустошающих Alban района во время своей экспедиции на Рим пишет:»… Там, как все наелись себя с большим количеством пищи, пил много неразбавленного вина (вино, произведенное там слаще всех вин после фалернского и является самым как мед-вино), потребовалось больше сна, чем это было их обычай …»
Смотрите также
Список используемой литературы
Рекомендации
<img src=»//en.wikipedia.org/wiki/Special:CentralAutoLogin/start?type=1×1″ alt=»» title=»»>Вино в Древнем Риме — Википедия
Винный кубок. Мозаика из музея Бардо, Тунис.Самыми популярными во время трапезы напитками римлян всех слоёв населения были вода и вино[1]:397. В Древнем Риме вино было продуктом массового употребления и экспортировалось во все уголки империи. Перевозилось обыкновенно в амфорах, по Европе также в бочках. В период расцвета империи вино повсеместно развозили в бочках. В Риме употреблялось как местное, так и привозное вино, высоко ценилось старое, выдержанное вино. Технологию выращивания винограда и приготовления вина римляне в основном заимствовали из греческого опыта[2].
Популярным было красное вино, однако среди лучших изысканных вин присутствовали и белые — цекубское и фалернское. По вкусу римлянам было сладкое вино — vinum dulce, некоторые хозяйства производили praedulce (особенно сладкое вино). Римляне знали как приготовить из тёмного вина более светлое благодаря хранению. В книге Апиция «De re coquinaria» описывается рецепт ускорения этого процесса.
По вкусовым качествам было известно множество сортов (всего около 185), которые в общем можно разбить на категории:
- vinum austerum — сухое
- vinum tenue — возможно, полусухое
- vinum dulce — сладкое
Римляне различали по цвету белое и красное вино, Плиний, однако, различает 4 категории вин[3]:
- vinum album — белое
- vinum fluvum — жёлтое
- vinum sanguineum — кроваво-красное
- vinum nigrum — чёрное.
Сорта по регионам[править | править код]
Римлянам были известные следующие сорта вин:
- Альбанские вино — вино с Альбанских холмов к югу от Рима.
- Массикское — со склонов горы Massicus в Кампании.
- Соррентийское вино — вино из Сорренто, недалеко от Помпей.
- Фалернское вино — первоклассное белое вино из Кампании. В конце республики и первом веке н. э. фалернское вино янтарного цвета считалось самым благородным сортом.
- Цекубское вино — белое вино хорошего качества из Caecubum к югу от Рима (южный Лаций).
При употреблении вина в качестве напитка, оно обычно разбавлялось водой, а неразбавленное вино употреблялось прежде всего в кулинарии, например при изготовлении соусов. Некоторые римляне также пили вино «по греческому обычаю» (по представлению римлян), то есть неразбавленным (см. также Древнеримская кухня и здоровье). Некоторые народы, по мнению римлян, также употребляли вино неразбавленным, например, фракийцы и скифы.
Соотношение вина и воды варьировалось в зависимости от личных предпочтений хозяина дома или заведения. Соотношения составляли (в основном по данным греческих источников): 2:5, 1:2, 1:3 и 1:4, при этом в смесь добавлялось значительно больше воды чем, собственно, вина. Вино в пропорции 1:1 считалось крепким и приготавливалось например, для Сатурналий.
Летом вино охлаждали льдом из специальных погребов или в амфорах с двойными стенками, в которые заливалась вода для охлаждения; зимой вино часто подогревали в сосудах, похожих на самовар[4]. Вина разливали не сразу из амфоры в бокал или чашу, а перед подачей пропускали через бронзовое сито, чтобы очистить напиток от примесей и специй.
Вино, заказанное в питейном или другом заведении быстрого питания, посетителям подносили уже разбавленным водой. Многие вина, особенно ароматизированные, хранились в загустевшем виде. В чистом виде такое вино имело вязкую консистенцию и высокое содержание алкоголя. Таким образом вина в винных погребах, походили на сироп, и при оптимальных условиях содержали 16-18 % алкоголя.
Винные напитки[править | править код]
Из винограда приготовлялись также различные винные напитки: пассум (passum) — вино из сушёного винограда, дефрутум (defrutum/defritum) или сапа (sapa) — проваренные виноградные морсы, лора — лёгкий алкогольный напиток из виноградных выжимок. Выжимки смешивали с водой и снова прессовали, полученный напиток как можно быстрее употреблялся, так как очень быстро превращался в уксус. Легионерам поставлялись виноградные выжимки, так что они сами могли варить себе такой напиток. Если лора превращалась в уксус, то из неё ещё можно было сделать posca, уксусную воду. Плиний называл лору Vinum operarium — «вино работников». Рабы Катона получали в течение трёх месяцев после сбора винограда такое «вино», прежде чем им выдавалось настоящее вино.
Особой популярностью пользовался медовый винный напиток мульсум — напиток тёмно-красного цвета из свежего виноградного сока и мёда в пропорции 4:1. Мульсум способствовал, по представлению римлян, пищеварению, продлял жизнь, в тёплом виде помогал при поносе. Мульсум изготавливался так же из вина, но в процессе изготовления происходило выпаривание спирта и напиток получался безалкогольным. На вопрос императора Августа как некоему Поллиону Ромилию удалось прожить более ста лет, тот ответил, что благодаря медовому вину внутрь и (оливковому) маслу снаружи (Плиний, «Естественная история», XXII 114).
Также существовал рецепт наподобие современного глинтвейна — conditum paradoxum — смесь из вина, мёда, перца, лаврового листа, фиников, мастиковой смолы и шафрана, которая несколько раз варилась и употреблялась в горячем или холодном виде.
Aromatites, десертные вина и вина со специями, производили большинство потребителей и хозяева заведений по собственным рецептам с добавлением пряностей. Вина со специями ценились в медицине, например, вино с добавкой морского лука применялось от хронического кашля. Желая придать вину более сложный вкус, иногда к нему добавляли лепестки роз (Rosatum) или фиалок (violatum), перец (piperatum), листья алоэ или ягоды мирта, можжевельник, лавровые листья, ветви кипариса, полынь или даже благовония (нард или мирру)[2]. Кроме того использовались анис, укроп, фенхель, мята, фисташки. Другие добавками могли быть: морская вода и свинцовый сахар (токсичный ацетат свинца) для солёной или сладковатый ноты; гипс, тёртый мрамор и глина увеличивали кислотность вина.
Среднее время созревания вин составляло 15 лет, многие амфоры хранились в подвалах более длительный срок. Изысканное вино, предназначенное для массового потребления, хранилось около 3 — 4 лет.
Информацию о вине писали сначала на стенках амфор, и стёршаяся надпись служила вину лучшей рекомендацией. Разлитое по амфорам вино хранилось на чердаках в дымоходах; перед употреблением его доставали и какое-то время хранили в винном погребе. Лучшим возрастом для вина считались 15—20 лет.
Лучшим винным годом считался Opimianer, урожай фалернского вина, сбора 121 года до н. э. (правление консула Луция Опимия). Обильный урожай в тот год был исключительного качества. Некоторые амфоры этого вина просуществовали и 200 лет спустя. Плиний пишет, однако, что это вино нельзя было пить, так как оно имело вкус горького мёда.
Качество вин достигалось только после нескольких лет хранения, а иногда и десятилетий. Суррентинское дозревало в течение 25 лет, фалернское и альбанское хранились до 15 лет, сабинское оставляли в подвалах на 7 лет, и куманское и номентанское — 5 лет.
В Помпеях кубок простого вина стоил 1 асс, более хорошего качества 2 асса, фалернское вино 4 асса. Вино из виноградных выжимок было ещё дешевле.
Кантарус на низком основании, популярен с конца Республики (Триумф императора Тиберия. Лувр)Вино употребляли в больших количествах, например, в лагере легионеров Виндоланда в Британии на день рассчитывалось 73 модия вина (около 635 литров) на 500 человек.
На comissatio, пирушке, которая устраивалась после ужина по особым случаям или без и длилась часто до рассвета, киданием костей выбирался «магистр» или «арбитр» пития или «царь» (magister bibendi, arbiter bibendi, rex), который устанавливал пропорции смеси вина и воды. Магистр также следил за тем, в какой последовательности (по очереди начиная с главного места (a summo) или начиная с любого другого гостя) и сколько каждый присутствующий должен был выпить, предлагал гостям произнести тосты, давал знак наполнять чаши. Тосты произносились в том числе в честь императора или других отсутствующих важных людей; обычным тостом было пожелание «Всех тебе благ!» (Bene te!). Иногда присутствующие должны были выпить столько маленьких кубков (cyathi, 0,045 литра), сколько букв насчитывалось в имени хозяина[5]:345. К comissatio гости надевали венки из цветов или листьев плюща и мирта, столы посыпались лепестками цветов — фиалок, лилий и роз, гостям подносились благовония, которые наносились на руки, лицо и волосы[6].
Вино, особенно для больных и стариков, советовали разбавлять тёплой водой[5]:343.
«Старая пьяница» — римская копия с греческого оригинала века II до н. э.Чрезмерное употребление вина[править | править код]
Римские источники не сообщают о распространении алкоголизма в римском обществе. Однако некоторые римляне по всей видимости страдали алкогольной зависимостью. Плиний Старший в Естественной истории причислял к негативным сторонам употребления вина прежде всего зависимость: вино — «… напиток; от которого человек теряет голову, неистовствует, совершает тысячу преступлений и который столь сладостен, что многие люди видят в нём единственную радость жизни.»[7]. Плиний описывает воздействие вина на тело и психику: бледность, обвисшие щеки, трясущиеся руки, ночная тревога и забывчивость[8]. Сенека называет такие последствия злоупотребления вином как умственное разложение, предрасположенность к тяжелым заболеваниям и психические расстройства[9].
Римляне считали признаками алкоголизма привычку употреблять неразбавленное вино и употреблять вино на пустой желудок[1]:14[10]:CXXII, 6.
Реконструкция домашнего алтаря — ларария.Вина в обрядах[править | править код]
Римляне использовали вина в религиозных и погребальных обрядах. Для культовых целей использовалось неразбавленное вино — vinum merum[11]:54. После затухания погребального костра близкие умершего заливали пепел водой или вином[11]:54. Ежедневно римляне приносили жертвоприношения богам. Символически жертвовалась часть еды, чаще всего вино, фрукты или же благовония. По всей видимости, вино жертвовали в первую очередь, так как такие жертвоприношения назывались libamentum — «возлияния»[1]:270.
При жертвоприношениях животных делались три винных жертвоприношения: перед самой жертвой вином и благовониями, затем перед умертвлением вином орошали животное. Непосредственно винное жертвоприношение проводилось при сжигании внутренних органов животного на алтаре[11]:54.
Римские врачи считали вино средством против множества заболеваний. Вино употреблялось в лечебных целях как для внешнего применения, так и для принятия внутрь для лечения соматических и психических заболеваний. Например, при простуде, болях в желудке, лечения от укусов змей и скорпионов[12]. В качестве средства контрацепции использовались пессарии на основе шерсти, которые обмакивались в смесь из вина, оливкового масла, мёда и смолы[13].
• В различных мифах имя Диониса получает разные эпитеты — «Шумный», «Несущийся», «Гремящий», «Ликующий», «Носитель шкуры» и многие другие.[14][15]:15 В романе Петрония мальчик-раб предстаёт перед гостями в роли Вакха на пиру у Трималхиона то «Шумным», то «Освободителем»[16]. По мнению поэтов и писателей, Дионис освобождал душу и тело от общественных рамок. Так поэт Тибулл рассматривал начала танца именно в этом освобождении. (I 7, 37) В античной литературе описываются способности вина освободить человека от тоски, забот, безнадёждности и душевных мук. Несмотря на все «освободительные» качества вина, авторы не забывают напомнить и об опасности быстрой ссоры, особенно, если выпить более 3 кубков[17]. О разборках и ссорах на почве злоупотребления вина писали Ювенал (сатира 5 26) и Петроний (Сатирикон 74, 10). Как следствие чрезмерного употребления вина описывается легкомыслие и преувеличенная смелость, и как следствие ссоры, рукоприкладство и ранения. Опасными римляне считали пирушки скифов и фракийцев, так как, по представлению римлян, эти народы пили вино неразбавленным, и поэтому служили для римлян и греков символом варварской неумеренности.[15]:22
В то же время вино и литература неразлучны для большинства поэтов, так Гораций пишет, что стихи, написанные после выпитой воды, ничего не стоят, Овидий описывает себя как поэта Вакха[18]. Вино также может воспламенить «бессмысленную любовь», то есть ту, которая в трезвом виде не могла бы никогда случиться[19]. Овидий пишет, что вино подготавливает для любовного чувства сердца и открывает их. Апулей пишет о свойстве вина разжигать страсть<>Metam II 16, 127; 17, 132</>. Вместе с тем поэты часто дают совет вином залить несчастную любовь, Овидий называет вино «лекарством любви»[20].
Цезарь писал, что бельгийские нервии и германские свевы не допускали у себя распространение вина, так как считали, что вино ослабляет человека и размягчает его[21].
- ↑ 1 2 3 Weeber, Karl-Wilhelm. Alltag im Alten Rom: ein Lexikon. — Zürich: Artemis, 1997. — ISBN 3-7608-1140-X.
- ↑ 1 2 Никитюк Е. В. Быт античного общества. Пища и питьё греков и римлян. — Спб., 2005.
- ↑ Плиний Старший. Естественная история, XIV, 80:текст на латинском
- ↑ Antike Tischkultur (нем.) (недоступная ссылка). Дата обращения 2011-16-02. Архивировано 20 августа 2011 года.
- ↑ 1 2 Marquardt, Joachim. Handbuch der römischen Alterthümer. — Leipzig/Darmstadt, 1864/1990.
- ↑ Weeber, Karl-Wilhelm. Nachtleben im alten Rom. — Darmstadt: Primus, 2004. — ISBN 3896782568.
- ↑ Плиний Старший. Естественная история, XIV, 137:текст на латинском
- ↑ Плиний Старший. Естественная история, XIV, 142:текст на латинском
- ↑ ep. 83,26
- ↑ Сенека. Письма (рус.). Дата обращения 17 февраля 2011.
- ↑ 1 2 3 Weeber. Wein im Alten Rom.
- ↑ Plin NH XXIII 44
- ↑ Веебер 79
- ↑ RE 5 (1905), Sp. 1026—1034
- ↑ 1 2 Hagenow. Wein in der Antike
- ↑ Сатирикон, 41, 6
- ↑ Гораций, ода 1 19, 15
- ↑ Ars am I 525
- ↑ Гораций ода 3, 21, 2,4
- ↑ Ars am 801
- ↑ Галльская война III 15, 4; IV 2, 6
Вино Понтия Пилата | KupimVamVino.ru
— И опять-таки забыл, — прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу, — совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, — тут он отнесся именно к мастеру, — бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино.
Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое внимание и Маргариты, и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в цвет крови.
Каждый, кто зачитывался «Мастером и Маргаритой», к этому моменту уже не замечал деталей и видел перед собой только мрачное завершение великолепного романа. Только немногие знатоки винной темы запинались и еще раз перечитывали последнюю строку. Булгаков допустил неточность: самое знаменитое и дорогое вино Древнего Рима было белым. Эта деталь вызвала дискуссию среди поклонников автора и литературоведов: Булгаков не знал таких винных тонкостей или допустил оговорку сознательно?
Исследователи творчества писателя считают, что он знал об истинном цвете фалернского. Однако по сюжету кроваво-красное вино должно было стать символом перерождения Мастера и Маргариты через смерть, а белое не было драматично похоже на кровь. Поэтому Булгаков поступился истиной в интересах художественной формы.
Где родилось вино
Фалернское вино произошло из области Кампания, одной из древнейших в Италии. Столица Кампании — Неаполь. Над ним гигантской массой возвышается спящий вулкан Везувий. По склонам окрестных гор и холмов рассыпались зелеными полосами виноградники. И эта картина не менялась уже пару тысяч лет, разве что домов на склонах прибавилось.
Склон горы Массика, где мог расти виноград для фалернума
Фалернское вино делали из винограда греческого сорта Аминеан, который рос на горе Массика. Его собирали после первых заморозков: он подвяливался и почти превращался в изюм. Вино становилось сладким без добавления сахара. Сейчас сладкое вино делают из сорта Айсвайн, оно получается ярким, густым и ароматным. Лучший фалернум, как на латыни называли это вино, выдерживали в амфорах под землей 15 лет, где он набирал редкую по тем временам крепость — 17-18 градусов.
Пьешь вино — угождаешь богам
В Древнем Риме вино считалось божественным напитком. За его качество и питие отвечал специальный бог — Вакх. Его римляне позаимствовали у греков вместе с виноградом. Греки звали бога Дионис.
Вино в Риме пили все: от рабов до императора. Его обычно разбавляли водой в пропорции 1 часть вина на 3 части воды. Считалось, что неразбавленным вино пьют только варвары. Дело в том, что древнеримское вино было густым как сироп, поэтому разбавлять его было необходимо. Чтобы сделать вино густым, его выпаривали. Так древние виноделы решали проблему долгого хранения во время выдержки и снижали объем вина для дальних перевозок.
В таких амфорах римляне перевозили вино в ходе торговли со всеми колониями и соседями
Римляне предпочитали более сладкие сорта, чем принято пить сегодня. Еще были популярны ароматизированные вина с добавлением трав, меда и корней. Был даже аналог глинтвейна — вареное вино, которое грели в специальных бронзовых сосудах. Они были похожи на самовары.
Фалернское вино было самым дорогим в Римской империи к I веку до нашей эры и в два-три последующих столетия. С ним соперничала цекуба, или кекуба, красное сухое. Эти вина всегда были на столах самых выдающихся гурманов античности. Если стакан обычного вина в лавке или таверне стоил 1 асс, за фалернум просили 4 асса. Римского легионер в то время зарабатывал 2-3 асса в день, и это была очень хорошая зарплата.
Вино для аристократов
Фалернское вино пили аристократы и императоры. Недаром его предпочитал еще один герой «Мастера и Маргариты» — знаменитый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Один из первых христианских поэтов Пруденций утверждал, что Иисус в Кане превращал воду именно в фалернское!
Пир в доме древнеримского аристократа сопровождался обильными возлияниями
Во II веке н.э. фалернское вино начали подделывать. Его перестали покупать, потому что боялись обмана. Да и еще одна неприятность: после нескольких извержений Везувия, лоза стала портиться. В довершение бед император Тит Флавий Домициан приказал вырубить часть лоз и не сажать новых. Он боялся, что не хватит земли под пшеницы. Постепенно запасы фалернского исчерпались, а нового вина не сделали.
Фалернское сегодня
Однако на этом история знаменитого вина не заканчивается. В 60-х годах прошлого века юрист из Неаполя Франческо Паоло Аваллоне организовал, и через некоторое время сообщил сенсационную новость: он и его коллеги нашли якобы несколько лоз винограда темного сорта, из которых делался фалернум.
Современное фалернское делается на Вилле Матильда
Сегодня фалернское — или его современную версию — можно попробовать, если купить вина производства дома Villa Matilde: это хозяйство выпускает вина под марками Cecubo, Falerno Rosso и Bianco, а также более простое Falangina. Хозяйство использует для этого виноград сортов Альянико, Пьедироссо и лозы белого сорта Фалангина.
Возможно, то, древнее вино было другим на вкус, но тем интереснее прикосновение к истории и возможность почувствовать себя Понтием Пилатом или даже римским императором.
Добавить комментарий