Первое второе третье журнал: Книга: «Журнал «Первое, Второе, Третье» 2010-2011/ №12-2(001)». Купить книгу, читать рецензии | ISBN 4620221885413

В конце семестра в общеобразовательной школе Кирккоярви в Эспоо, обширном пригороде к западу от Хельсинки, Кари Лоухивуори, ветеран-учитель и директор школы, решил попробовать что-то экстремальное — по финским стандартам. Один из его шестиклассников, мальчик из числа косовских албанцев, далек от учебной сетки, сопротивляясь всем усилиям своего учителя. Команда специальных педагогов школы, включая социального работника, медсестру и психолога, убедила Лоухивуори, что лень не виновата.Поэтому он решил задержать мальчика на год — мера, настолько редкая в Финляндии, что практически устарела.

Финляндия значительно улучшила грамотность в чтении, математике и естествознании за последнее десятилетие в значительной степени потому, что ее учителям доверяют все необходимое, чтобы изменить жизнь молодых людей. Этот 13-летний подросток Бесарт Кабаши получил нечто вроде королевского наставничества.

«Я взял Бесарта в тот год в качестве частного ученика», — сказал мне Лоухивуори в своем офисе, где на стене висел плакат Beatles «Желтая подводная лодка» и в шкафу стояла электрогитара.Когда Бесарт не изучал естествознание, географию и математику, он припарковался рядом с партом Лоухивуори перед своим классом 9- и 10-летних детей, открывая книги из высокой стопки, медленно читая одну, затем другую, затем пожирая их десятками. К концу года сын косовских беженцев из числа военных беженцев овладел языком своей приемной страны, богатым гласными, и пришел к осознанию того, что фактически он может выучить .

Спустя годы 20-летний Бесарт появился на рождественской вечеринке Кирккоярви с бутылкой коньяка и широкой улыбкой.«Ты помог мне», — сказал он своему бывшему учителю. Бесарт открыл собственную фирму по ремонту автомобилей и клининговую компанию. «Без особой суеты», — сказал мне Лоухивуори. «Это то, что мы делаем каждый день, готовим детей к жизни».

Эта история об одном спасенном ребенке намекает на некоторые из причин ошеломляющих успехов крошечной скандинавской страны в образовании — феномена, который вдохновлял, сбивал с толку и даже раздражал многих родителей и педагогов Америки. Финское школьное образование стало едва ли не горячей темой после того, как в документальном фильме 2010 года В ожидании «Супермена» его сравнили с проблемными государственными школами Америки.

«Как бы то ни было» — это позиция, которой движут не только 30 учителей Кирккоярви, но и большинство из 62 000 преподавателей Финляндии в 3500 школах от Лапландии до Турку — профессионалов, выбранных из 10 процентов лучших выпускников страны для получения необходимой степени магистра образования. . Многие школы настолько малы, что учителя знают каждого ученика. Если один метод не работает, учителя советуются с коллегами, чтобы попробовать что-то другое. Кажется, им нравятся вызовы. Почти 30 процентов детей в Финляндии получают какую-то особую помощь в течение первых девяти лет обучения в школе.Школа, где преподает Лоухивуори, в прошлом году обслужила 240 учеников с первого по девятый класс; и в отличие от репутации Финляндии как страны с этнической однородностью, более половины из 150 учащихся начальных классов являются иммигрантами — из Сомали, Ирака, России, Бангладеш, Эстонии и Эфиопии, а также из других стран. «Детей из богатых семей с хорошим образованием могут обучать глупые учителя», — сказал Лоухивуори, улыбаясь. «Мы стараемся поймать слабых студентов. Это глубоко в наших мыслях «.

Преобразование системы образования финнов началось около 40 лет назад и было ключевым двигателем плана экономического восстановления страны.Педагоги и не подозревали, что это был такой успех, до 2000 года, когда первые результаты Программы международной оценки учащихся (PISA), стандартизированного теста, проводимого для 15-летних подростков более чем в 40 местах по всему миру, показали, что финская молодежь является лучшей. юные читатели в мире. Три года спустя они стали лидерами по математике. К 2006 году Финляндия была первой из 57 стран (и нескольких городов) по науке. В рейтинге PISA за 2009 год, опубликованном в прошлом году, страна заняла второе место по естествознанию, третье по чтению и шестое по математике среди почти полумиллиона студентов во всем мире.«Я все еще удивлен», — сказала Арджариита Хейккинен, директор одной из общеобразовательных школ Хельсинки. «Я не понимал, что у нас , что хорошо».

В Соединенных Штатах, которые последние десять лет пребывали в тупике, правительственные чиновники пытались ввести рыночную конкуренцию в государственные школы. В последние годы группа финансистов и филантропов с Уолл-стрит, таких как Билл Гейтс, вложила деньги в идеи частного сектора, такие как ваучеры, учебные программы на основе данных и чартерные школы, число которых за последнее десятилетие увеличилось вдвое.Президент Обама, очевидно, тоже сделал ставку на конкуренцию. Его инициатива «Гонка к вершине» предлагает штатам побороться за федеральные доллары, используя тесты и другие методы измерения учителей — философия, которая неприменима в Финляндии. «Я думаю, что на самом деле учителя срывали бы рубашки», — сказал Тимо Хейккинен, директор Хельсинки с 24-летним стажем преподавания. «Если вы измеряете только статистику, вы упускаете человеческий аспект».

В Финляндии нет обязательных стандартизированных тестов, за исключением одного экзамена в конце последнего года обучения в старшей школе. Нет рейтингов, сравнений или конкуренции между учениками, школами или регионами. Школы Финляндии финансируются государством. Люди в государственных учреждениях, управляющих ими, от государственных чиновников до местных властей, являются педагогами, а не бизнесменами, военными лидерами или профессиональными политиками. Каждая школа преследует одни и те же национальные цели и привлекает один и тот же пул преподавателей с университетским образованием. В результате у финского ребенка есть хорошие шансы получить одинаково качественное образование, независимо от того, живет ли он в сельской деревне или университетском городке.Согласно последнему исследованию, проведенному Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), разница между самыми слабыми и самыми сильными учениками минимальна в мире. «Равенство — это самое важное слово в финском образовании. Все политические партии правые и левые согласны с этим », — сказал Олли Лууккайнен, президент влиятельного профсоюза учителей Финляндии.

Девяносто три процента финнов заканчивают академические или профессиональные средние школы, что на 17,5 процентных пункта выше, чем в Соединенных Штатах, и 66 процентов продолжают получать высшее образование, что является самым высоким показателем в Европейском Союзе.И все же Финляндия тратит примерно на 30 процентов меньше на одного студента, чем Соединенные Штаты.

Тем не менее, известные молчаливые финны явно не бьют себя по груди. Они очень хотят отпраздновать свой недавний чемпионат мира по хоккею, но PISA забивает не так много. «Мы готовим детей учиться учиться, а не сдавать экзамены», — сказал Паси Сальберг, бывший учитель математики и физики, который сейчас работает в Министерстве образования и культуры Финляндии. «Нас мало интересует PISA. Это не то, о чем мы говорим.”

Майя Ринтола стояла перед своим болтливым классом из двадцати трех 7- и 8-летних учеников в один из поздних апрельских дней в Кирккоярвен-Кулу. Клубок разноцветных ниток закрывал ее медные волосы, как расписной парик. Двадцатилетняя учительница примеряла свой образ для Ваппу, дня, когда учителя и дети приходят в школу в буйных костюмах, чтобы отпраздновать Первомай. Утреннее солнце сквозь сланцевые и лимонно-льняные шторы заливало контейнеры с пасхальной травой, растущие на деревянных подоконниках. Ринтола улыбнулась и подняла раскрытую руку под наклоном — проверенный временем «молчаливый жираф», который сигнализировал детям, чтобы они замолчали.Маленькие шапочки, пальто, туфли были уложены в свои ящики, дети ерзали рядом со своими столами в чулках, ожидая своей очереди рассказать свою историю с детской площадки. Они только что вернулись из своих обычных 15-минутных игр на открытом воздухе между уроками. «Игра важна в этом возрасте», — скажет позже Ринтола. «Мы ценим игру».

Размотав шевелюры, ученики достали со своих парт мешочки с пуговицами, бобами и ламинированными карточками с номерами от 1 до 20. Помощник учителя протянул желтые полоски, изображающие единицы по десять.За умной доской в ​​передней части комнаты Ринтола познакомил класс с принципами десятичной системы. Одна девочка без видимой причины носила на голове кошачьи ушки. Другая держала на столе игрушечную мышь, чтобы напоминать ей о доме. Ринтола бродил по комнате, помогая каждому ребенку усвоить концепции. Те, кто финишировал раньше, играли в сложную «ореховую головоломку». Через 40 минут пришло время горячего обеда в кафетерии, похожем на собор.

Учителя в Финляндии проводят меньше часов в школе каждый день и проводят меньше времени в классах, чем американские учителя.Учителя используют дополнительное время для составления учебных программ и оценки своих учеников. Дети проводят гораздо больше времени, играя на улице, даже в разгар зимы. Домашнее задание минимальное. Обязательное школьное образование начинается только в возрасте 7 лет. «Нам некуда торопиться, — сказал Лоухивуори. «Дети учатся лучше, когда они к этому готовы. Зачем их напрягать? »

Почти неслыханно, чтобы ребенок появлялся голодным или бездомным. Финляндия предоставляет родителям трехлетний отпуск по беременности и родам и субсидированный дневной уход за детьми, а также дошкольное учреждение для всех 5-летних детей, где упор делается на игры и общение. Кроме того, государство субсидирует родителей, выплачивая им около 150 евро в месяц на каждого ребенка, пока ему или ей не исполнится 17 лет. Девяносто семь процентов 6-летних посещают государственные дошкольные учреждения, где дети начинают учебу. Школы предоставляют еду, медицинское обслуживание, консультации и услуги такси при необходимости. Медицинское обслуживание студентов бесплатное.

Тем не менее, Ринтола сказала, что ее дети прибыли в августе прошлого года с разницей в уровнях чтения и языка. К апрелю почти все дети в классе читали, и большинство писали.Мальчиков вовлекали в литературу с помощью таких книг, как Kapteeni Kalsarin («Капитанские трусы»). Учитель специального образования в школе объединился с Ринтолой, чтобы обучить пятерых детей с различными поведенческими и учебными проблемами. Национальная цель на последние пять лет заключалась в том, чтобы вовлечь всех детей. Единственный раз, когда детей Ринтолы забирают, это уроки финского как второго, которые ведет учитель с 30-летним стажем, прошедший обучение в аспирантуре.

Но есть исключения, хотя и редкие.Одной первоклассницы не было в классе Ринтолы. Тонкий семилетний мальчик недавно прибыл из Таиланда, не говоря ни слова по-фински. Она изучала математику на специальном «подготовительном классе», который вел эксперт по мультикультурному обучению. Он разработан, чтобы помочь детям не отставать от своих предметов, пока они осваивают язык. Учителя Кирккоярви научились обращаться с необычно большим количеством учеников-иммигрантов. Город Эспоо помогает им, выделяя дополнительно 82 000 евро в год в фонды «позитивной дискриминации» на оплату таких вещей, как специальные ресурсы для учителей, консультантов и шесть классов для лиц с особыми потребностями.

Ринтола будет обучать тех же детей в следующем году и, возможно, в следующие пять лет, в зависимости от потребностей школы. «Это хорошая система. Я могу установить прочные связи с детьми », — сказал Ринтола, которого Лоухивуори выбрал 20 лет назад. «Я понимаю, кто они.«Помимо финского, математики и естественных наук, первоклассники изучают музыку, искусство, спорт, религию и текстильные ремесла. Английский язык начинается в третьем классе, шведский — в четвертом. К пятому классу дети добавили биологию, географию, историю, физику и химию.

Не раньше шестого класса у детей будет возможность сдать экзамен на уровне округа, и то только в том случае, если классный руководитель согласится участвовать. Большинство делает это из любопытства. Результаты не разглашаются. Финским педагогам трудно понять, насколько Соединенные Штаты увлечены стандартизированными тестами.«Американцам нравятся все эти столбики, диаграммы и цветные диаграммы», — поддразнил Лоухивуори, роясь в своем шкафу в поисках результатов прошлых лет. «Похоже, два года назад у нас дела шли лучше, чем в среднем», — сказал он после того, как нашел отчеты. «Это чушь. Мы знаем о детях гораздо больше, чем могут сказать эти тесты ».

Я приехал в Кирккоярви, чтобы увидеть, как финский подход работает со студентами, которые не являются стереотипно белокурыми, голубоглазыми и лютеранскими. Но мне было интересно, может ли успех Кирккоярви, несмотря ни на что, быть счастливой случайностью.Некоторые из наиболее ярых консервативных реформаторов в Америке устали от толпы «Мы любим Финляндию» или так называемой финской зависти. Они утверждают, что Соединенным Штатам мало чему поучиться у страны с населением всего 5,4 миллиона человек, 4 процента из которых родились за границей. И все же финны, похоже, что-то понимают. Соседняя Норвегия, страна такого же размера, придерживается политики в области образования, аналогичной политике Соединенных Штатов. В нем работают стандартизированные экзамены и учителя без степени магистра. И, как и в Америке, результаты PISA Норвегии застопорились на среднем уровне в течение большей части десятилетия.

Чтобы получить вторую выборку, я направился на восток из Эспоо в Хельсинки, в суровый район под названием Siilitie, по-фински «Hedgehog Road» и известный своим самым старым жилищным проектом для малоимущих в Финляндии. Пятидесятилетнее квадратное школьное здание располагалось в лесной зоне, за углом от станции метро, ​​в окружении заправочных станций и мини-маркетов. Половина из 200 учеников с первого по девятый класс имеют проблемы с обучением. В соответствии с политикой Финляндии все дети, кроме наиболее слабых, смешаны с детьми с общим образованием.

Класс первоклассников пробежал среди соседних сосен и березов, каждый держал стопку самодельных ламинированных карточек «Математика на улице». «Найдите палку размером с вашу ногу», — гласил один из них. «Соберите 50 камней и желудей и разложите их группами по десять», — говорится в другом. Работая в командах, дети 7 и 8 лет бегали, чтобы увидеть, насколько быстро они смогут выполнить свои задачи. Алекси Густафссон, получивший степень магистра в Хельсинкском университете, разработал упражнение после посещения одного из многих семинаров, доступных учителям бесплатно.«Я исследовал, насколько это полезно для детей», — сказал он. «Детям весело работать на улице. Они действительно учатся на этом ».

Сестра Густафссона, Нана Гермерот, преподает в классе, состоящем в основном из детей с нарушениями обучаемости; У учеников Густафссона нет проблем с обучением или поведением. В этом году они объединили большую часть своих классов, чтобы совместить свои идеи и способности с разными уровнями детей. «Мы очень хорошо знаем друг друга, — сказал Гермот, который на десять лет старше. «Я знаю, о чем думает Алекси.”

Школа получает 47 000 евро в год в виде денег за позитивную дискриминацию для найма помощников и учителей специального образования, которые получают немного более высокую зарплату, чем классные учителя, из-за обязательного шестого года обучения в университете и требований их работы. В Сийлитие на каждые семь учеников приходится один учитель (или помощник).

В другом классе два учителя специального образования придумали другой способ командного обучения. В прошлом году Кайса Сумма, учительница с пятилетним стажем, с трудом удерживала под контролем стаю первоклассников. Она с тоской заглянула в тихую комнату второго класса Пайви Кангасвири по соседству, гадая, какими секретами может поделиться 25-летний коллега-ветеран. У каждого были ученики с широкими возможностями и особыми потребностями. Сумма спросила Кангасвиери, могут ли они совмещать занятия гимнастикой в ​​надежде, что хорошее поведение заразит их. Это сработало. В этом году они решили работать по 16 часов в неделю. «Мы дополняем друг друга», — сказала Кангасвири, которая описывает себя как спокойного и твердого «отца» теплого материнства Суммы.«Это лучшее совместное обучение», — говорит она.

Директор школы Арджариита Хейккинен рассказывала мне, что время от времени район Хельсинки пытается закрыть школу, потому что в окрестностях все меньше и меньше детей, но люди в общине поднимаются, чтобы спасти ее. В конце концов, почти 100 процентов девятиклассников учатся в средней школе. Даже многие из самых тяжелых инвалидов найдут место в расширенной системе профессиональных средних школ Финляндии, которую посещают 43 процента финских старшеклассников, которые готовятся к работе в ресторанах, больницах, на строительных площадках и в офисах. «Мы помогаем им попасть в подходящую среднюю школу», — сказала тогда заместитель директора школы Энн Розелиус. «Нам интересно, что с ними станет в жизни».

Финские школы не всегда были чудом. До конца 1960-х финны все еще выходили из кокона советского влияния. Большинство детей бросили государственную школу через шесть лет. (Остальные пошли в частные школы, академические гимназии или народные школы, которые, как правило, были менее строгими.) Только привилегированные или удачливые получали качественное образование.

Ситуация изменилась, когда Финляндия начала пытаться преобразовать свое кровавое, расколотое прошлое в единое будущее. На протяжении сотен лет этот отчаянно независимый народ был зажат между двумя противоборствующими державами — шведской монархией на западе и русским царем на востоке. Ни скандинавские, ни балтийские финны не гордились своими нордическими корнями и уникальным языком, который только они могли любить (или произносить). В 1809 году Финляндия была передана России шведами, правившими ее народом около 600 лет. Царь создал Великое княжество Финляндское, квазигосударство с конституционными связями с империей. Он перенес столицу из Турку, недалеко от Стокгольма, в Хельсинки, ближе к Санкт-Петербургу. После того, как царь пал перед большевиками в 1917 году, Финляндия провозгласила свою независимость, ввергнув страну в гражданскую войну. Еще три войны между 1939 и 1945 годами — две с Советским Союзом и одна с Германией — оставили страну в шрамах от ожесточенных разногласий и огромного долга перед русскими. «Тем не менее, нам удалось сохранить нашу свободу», — сказал Паси Сальберг, генеральный директор Министерства образования и культуры.

В 1963 году финский парламент принял смелое решение выбрать государственное образование как лучший способ восстановления экономики. «Я называю это большой мечтой финского образования», — сказал Сальберг, чья новая книга « Уроки финского языка » намечена к выпуску в октябре. «Это была просто идея, что у каждого ребенка будет очень хорошая государственная школа. Если мы хотим быть конкурентоспособными, нам нужно обучать всех. Все это произошло из-за необходимости выжить ».

С практической точки зрения — а финны — ничто иное, как практическое — это решение означало, что цель не может превратиться в риторику.Законодатели разработали обманчиво простой план, который лег в основу всего будущего. Государственные школы будут организованы в единую систему общеобразовательных школ, или peruskoulu , для детей от 7 до 16 лет. Учителя со всей страны вносят свой вклад в национальную учебную программу, которая содержит руководящие принципы, а не предписания. Помимо финского и шведского (второго официального языка страны), дети изучают третий язык (английский является любимым), как правило, начиная с 9 лет.Ресурсы распределялись поровну. По мере улучшения общеобразовательных школ улучшались и старшие классы средней школы (с 10 по 12 классы). Второе важное решение было принято в 1979 году, когда реформаторы потребовали, чтобы каждый преподаватель получил пятый курс магистра теории и практики в одном из восьми государственных университетов — за счет государства. С тех пор учителям был предоставлен фактически равный статус с врачами и юристами. Соискатели начали наводнять учебные программы не потому, что зарплаты были такими высокими, а потому, что автономия и уважение сделали работу привлекательной.По данным Сальберга, в 2010 году на 660 мест для обучения в начальной школе претендовало около 6600 абитуриентов. К середине 1980-х годов последний набор инициатив освободил классы от последних остатков нисходящего регулирования. Контроль над политикой перешел к городским советам. Национальная учебная программа была преобразована в общие руководящие принципы. Например, национальные математические задачи для классов с первого по девятый были сокращены до аккуратных десяти страниц. Было исключено отсеивание и сортировка детей по так называемым группам способностей. Все дети — умные или менее умные — должны были обучаться в одних и тех же классах с большой доступной специальной помощью учителя, чтобы убедиться, что ни один ребенок действительно не останется позади. Инспекция закрыла свои двери в начале 90-х, передав ответственность и инспекцию учителям и директорам. «У нас есть собственная мотивация к успеху, потому что мы любим свою работу», — сказал Лоухивуори. «Наши стимулы исходят изнутри».

Безусловно, только в последнее десятилетие международные научные оценки Финляндии повысились. Фактически, самые ранние усилия страны можно было бы назвать несколько сталинскими. Первая национальная учебная программа, разработанная в начале 70-х, насчитывала 700 унылых страниц.Тимо Хейккинен, который начал преподавать в государственных школах Финляндии в 1980 году и сейчас является директором общеобразовательной школы Каллахти на востоке Хельсинки, вспоминает, как большинство его школьных учителей сидели за своими партами и диктовали открытые тетради послушных детей.

И еще есть проблемы. Ужасающий финансовый крах Финляндии в начале 90-х принес новые экономические проблемы этому «уверенному и напористому еврогосударству», как Дэвид Кирби называет его в Краткая история Финляндии . В то же время иммигранты хлынули в страну, объединяясь в жилищные проекты с низким доходом и создавая дополнительную нагрузку на школы. В недавнем отчете Академии Финляндии содержится предупреждение о том, что некоторые школы в крупных городах страны становятся все более искаженными по признаку расы и класса, поскольку состоятельные белые финны выбирают школы с меньшим количеством бедных иммигрантов.

Несколько лет назад директор школы Каллахти Тимо Хейккинен начал замечать, что богатые финские родители, которые, возможно, обеспокоены ростом числа сомалийских детей в Каллахти, начали отправлять своих детей в одну из двух других школ поблизости.В ответ Хейккинен и его учителя разработали новые курсы по науке об окружающей среде, которые учитывают близость школы к лесу. А новая биологическая лаборатория с трехмерной технологией позволяет старшим школьникам наблюдать кровоток внутри человеческого тела.

Это еще не прижилось, признает Хейккинен. Затем он добавил: «Но мы всегда ищем способы стать лучше».

Другими словами, все, что нужно.

Рекомендованные видео

Апелляционный суд восстановил запрет Калифорнии на журналы большой емкости

Федеральный апелляционный суд во вторник восстановил запрет Калифорнии на журналы большой емкости, решение с национальными последствиями, которое также может привести к восстановлению запрета штата на полуавтоматическое оружие.

При голосовании 7-4 Апелляционный суд США девятого округа оставил в силе запрет штата на использование магазинов с боеприпасами более 10 патронов, отменив решение федерального судьи, в котором говорилось, что статут нарушает права владельцев оружия в соответствии со Второй поправкой к поправке.

В постановлении апелляционного суда судья Сьюзан П. Грабер отвергла аргумент групп по защите прав на оружие, что закон штата, впервые принятый в 2000 году и ужесточенный в 2016 году, нарушает «основное» право владельцев оружия в Калифорнии на самооборону.

«Нет никаких доказательств того, что кто-либо когда-либо был неспособен защитить свой дом и семью из-за отсутствия магазина большой емкости», — написала она в решении, разделенном по партийным мотивам. Семь юристов, назначенных президентами-демократами, поддержали закон, а четверо, назначенные республиканцами, проголосовали за его отмену.

В 2020 году федеральная коллегия в составе трех судей поддержала решение судьи Роджера Т. Бенитеса из окружного суда США в Сан-Диего об отмене закона, в конечном итоге передав дело до полного апелляционного суда.

«Сегодняшнее решение — это победа общественной безопасности Калифорнии», — говорится в заявлении генерального прокурора Роба Бонта, обвиняемого по делу. «Насилие с применением огнестрельного оружия — это эпидемия в этой стране, но такие законы, как наш запрет на журналы большого объема, являются разумным способом предотвратить это насилие, включая разрушительные массовые убийства».

Джонатан Лоуи, главный юрисконсульт кампании Брэди по предотвращению насилия с применением огнестрельного оружия, которая подала несколько записок в поддержку запрета журнала, сказал, что закон не является вызовом правам на оружие, а представляет собой более ограниченную попытку ограничить доступ к «оружию в стиле милитари». огнестрельное оружие »и обоймы большой емкости, которые использовались при съемках по всей стране.

Обе стороны дискуссии — группы по контролю за оружием и активисты, выступающие за права на оружие — считают, что решение вторника означает, что апелляционный суд отменит другое решение судьи Бенитеса, решение в этом году об отмене государственного запрета на полуавтоматическое оружие.

Калифорнийская ассоциация стрелков и пистолетов, Калифорнийская ассоциация стрелков и пистолетов, которая принесла ящик для магазинов с магазином большой емкости, не сразу сообщила, будет ли она подана апелляция. Но г-н Лоуи и другие заявили, что, по их мнению, существует значительная вероятность того, что по крайней мере одно из дел попадет в США. S. Верховный суд, который уже готов отменить закон Нью-Йорка, который налагает строгие ограничения на ношение оружия вне дома.

В то время как проблемы, возникающие в связи с делами в Калифорнии, различны, многие группы по защите прав на оружие считают готовность суда вынести решение по делу Нью-Йорка как показатель его готовности к рассмотрению в других громких делах об оружии.

Ларри Кин, высокопоставленный чиновник Национального фонда стрелкового спорта, торговой группы оружейной промышленности, сказал, что решение во вторник усилило давление на Верховный суд, чтобы он четко определил пределы действий штата по регулированию оружия согласно Второй поправке после принятия Округ Колумбия v.Хеллер, дело 2008 года, в результате которого была отменена большая часть строгого закона Вашингтона о контроле над оружием.

«Мы разочарованы сегодняшним решением, — сказал г-н Кин. «Закон, запрещающий журналы, которые повсеместно выбирают десятки миллионов законопослушных граждан, включая калифорнийцев, является неконституционным нарушением Второй поправки».

Игорь Вольский, основатель Guns Down America, которая выступает за более строгое регулирование магазинов большой емкости и полуавтоматического оружия, сказал, что решение апелляционного суда было «обнадеживающим» в краткосрочной перспективе, но в конечном итоге неоднозначным благом.

«Если это решение будет обжаловано и передано в Верховный суд, — сказал он, — консервативное большинство в Верховном суде — и открытая поддержка расширения доступа к невероятно смертоносному оружию со стороны некоторых судей — представляет собой серьезную угрозу для нас всех.»

В последние годы группы, выступающие за оружие, все чаще оспаривают государственные ограничения на огнестрельное оружие, надеясь воспользоваться наплывом консервативных судей, назначенных при бывшем президенте Дональде Трампе.

Третье дело Дональда Холла

Мы с Джейн Кеньон были женаты двадцать три года.В течение двух десятилетий мы жили в двойном одиночестве моей семейной фермы в Нью-Гэмпшире, писали стихи и любили сельскую местность. Ей было сорок семь лет, когда она умерла. Если бы кто-нибудь спросил нас: «Какой год был лучшим в вашей совместной жизни?» мы могли бы договориться об ответе: «тот, который мы помним меньше всего». Были печальные годы — смерть ее отца, мой рак, ее депрессии — и были годы приключений: поездка в Китай и Японию, две поездки в Индию; лет, когда мои дети вышли замуж; годы рождения внуков; годы триумфа, когда Джейн начала свою общественную жизнь с поэзии: ее первая книга, ее первое стихотворение в New Yorker .Лучшим моментом в нашей жизни был один тихий повторяющийся рабочий день в нашем доме. Не все поняли. Гости, особенно из Нью-Йорка, проводили с нами выходные и, уходя, говорили: «Здесь действительно красиво» («в Вермонте», — добавили многие), — «с вашим домом, прудом, холмами, но … . . но . . . но . . . что вы делаете ? »

Что сделали: встали рано утром. Я принес Джейн кофе в постель. Когда я начал писать, она гуляла с собакой, а затем поднялась по лестнице, чтобы поработать за своим столом над своими стихами.Мы пообедали. Ложимся вместе. Мы встали и занялись второстепенными вещами. Я читал вслух Джейн; мы играли в пинг-понг без очков; читаем почту; мы снова работали. Мы поужинали, поговорили, прочитали книги, сидя друг напротив друга в гостиной, и легли спать. Если повезет, телефон не звонил весь день. В январе Джейн мечтала о цветах, планируя расширение и благоустройство сада. С конца марта по октябрь она часами копала, вносила пятидесятилетний навоз голштинской породы из-под сарая, сажала, пересаживала и прополкала.Иногда я уезжал на две ночи читать свои стихи, важные для экономики, а Джейн писала стихотворение под названием «Одна на неделю». Позже Джейн улетела на чтения, и мне было неприятно оставаться в стороне. (Я заполнял купоны из журналов и заказывал бесполезные предметы.) Иногда мы ездили на юг в холодную погоду: в декабре на Ки-Уэст, на февральской неделе на Барбадосе, во Флориду во время весенних тренировок по бейсболу, на Бермуды. Редко летали в Англию или Италию на две недели. Мы жили в этом старом доме триста тридцать дней в году и в тот же день проводили время, полный приключений.

Что мы сделали: love. Мы не проводили дни, глядя друг другу в глаза. Мы смотрели так, когда занимались любовью или когда один из нас был в беде, но большую часть времени наши взгляды встречались и переплетались, когда они смотрели на что-то третье. Третьи важны для браков, предметов, обычаев, привычек, искусства, институтов, игр или людей, которые обеспечивают место совместного восторга или удовлетворения. Каждый член пары отдельный; эти двое объединяются в двойном внимании. Занятия любовью — это не третье, а два в одном.Джон Китс может быть третьим, или Бостонский симфонический оркестр, или голландский интерьер, или «Монополия». Для многих пар дети — третье. У нас с Джейн не было собственных детей; у нас были наши кошки и собака, из-за которых надо было суетиться и восклицать, а позже и мои пятеро внуков от более раннего брака. После обеда мы проводили у пруда, что за десять лет было уже третьим. После сна мы загрузили книги и одеяла и пошли по 4-му шоссе и старой железной дороге к крутому скользкому берегу, который вел к нашему частному пляжу на Орлином пруду.Мягкий мох под ногами поднимал вверх маленькие красные цветочки. Березки-призраки склонялись над водой, под ними росли земляники. Над нашими головами высоко росли белые сосны и дубы, которые в конце августа предупреждали нас о конце лета, роняя зеленые металлические желуди. Иногда среди папоротников пробиралась норка. После того, как мы приобрели Гаса, он присоединился к экстазу пруда, жевая камни. Джейн дремала на солнышке, а я сидел в тени, читал и иногда делал пометки в пустой книге. Время от времени купались и сушились на жаре.Однажды летом утечка со свалки в Дэнбери сделала пруд оранжевым. Воняло. Вода не была опасной, но была испорчена. Через несколько лет пруд вернулся, но мы редко возвращались к нашим дням там. Иногда теряешь третье.

Христианская церковь Южного Данбери стала важной в нашей жизни. Мы оба были дьяконами, а Джейн была казначеем в течение дюжины лет, что было совершенно неверно и было источником ежегодного беспокойства, когда казначея должны были отчитаться. Я собрал подношение; Джейн посчитала и положила в банк.Раз в месяц она готовила причастие, и я его раздавал. Для церковной ярмарки мы оба готовили, а я помогал с аукционом. Помимо самой церкви, здания и общины, существовало христианство, Евангелия и труды богословов и мистиков. Обычно мы разделяли наше внимание: я читал Мейстера Экхарта, а Джейн изучала Джулиана Норвичского. Я читал ей вслух Ветхий Завет и Новый. Если бы это была не Библия, я читал вслух покойного Генри Джеймса, или Марка Твена, или Эдит Уортон, или «Прелюдия » Вордворта.Чтение вслух было ежедневным делом. Когда я впервые произнес Послы , Джейн никогда не читала его, и я взглянул на ее изумленное лицо, как на лодку, на которой летели Чад и мадам. де Вионне свернул за поворот к Ламберту Стретеру. Три года спустя, когда я приобрел нью-йоркское издание Генри Джеймса, она попросила меня снова прочитать ее Послы . Поздний Джеймс — лучшая проза для чтения вслух. Произнося одно из его бесконечных предложений, голос должен понижать высоту звука каждый раз, когда он прерывает свой синтаксис перифразом, и снова падать, когда перифразис прерывает перифраз, и снова, а затем шагать вверх, как подъем по лестнице в темноте, до исходного тона. завершает предложение.Гортань может написать докторскую диссертацию по синтаксису Джеймса.

Литература вообще была постоянной. Часто в конце дня Джейн рассказывала о том, что она читала, о своем последнем сильном и навязчивом увлечении писателем: Китсом в течение двух лет, Чехове, Элизабет Бишоп. В чтении и во всем остальном мы установили четкие границы, разделив наши литературные территории. Я не вернулся к Китсу, пока она не покончила с ним. В общем, Джейн много читала, а я много.Как мужчина, я жаждал приобрести все великие книги мира и добавить их в свой жизненный список. Однажды я пойму: я никогда не читал Дарвина! Адам Смит! Гиббон! Гиббон ​​был одержим мной, затем его источниками, затем всей древней историей, затем всей историей повествования. В течение нескольких лет я сосредоточился на Генри Адамсе, даже прочитав шесть огромных томов писем.

Но был еще и пинг-понг. Когда мы добавили новую спальню, мы расширили корневой погреб настолько, чтобы установить в нем стол для пинг-понга, и в течение многих лет мы играли каждый день.Джейн была усердной, решительной, злой, и ее досягаемость была не такой широкой, как у меня. Когда она не могла выстрелить, я называл ее «Стабби», и ее следующий удар наносил мне удар в пах, ярость сочеталась с безобидностью. Сплотились полчаса, не ведя счета. Еще одна наша общая черта — ненависть к потерям. Играя в пинг-понг, Генри Джеймса и церковь, мы придерживались одного новшества: за редким исключением, мы оставались в курсе чувств друг друга. Мне потребовалось полжизни, больше половины, чтобы под руководством Джейн обнаружить, что два человека могут жить вместе и оставаться добрыми.Когда один из нас почувствовал раздражение, мы оба заткнулись, пока он не исчез. Мы не поддавались сарказму. Раз в три года мы ссорились — как некоторые пары ссорятся по три раза в день — и, поскольку ссор было немного, последствия ссоры были ужасными. «Мы причинили вред», — сказала Джейн в стихотворении после ссоры. Что было за в этой битве за ? Интересно, вспомнила ли она через месяц после написания стихотворения.

Конечно: третьей вещью, которая свела нас вместе и сияла в центре нашей жизни и нашего дома, была поэзия — и наша любовь к искусству, и страсть, и разочарование от попыток ее написать.Когда мы переехали на ферму, вдали от преподавателей и семьи Джейн, мы погрузились в жизнь написания стихов, как если бы мы прыгнули с моста и поплыли, чтобы выжить. Для стихов я оставил первые часы дня. Джейн работала над стихами практически каждый день; были периоды засухи. В первые годы нашего брака я иногда боялся, что она сочтет поэтический проект устрашающим, и откажется, откажется от своих обязательств или уменьшит их интенсивность. Я помню, как разговаривал с ней однажды рано утром в Нью-Гэмпшире, может быть, в 1976 году, когда бремя было слишком тяжелым.Она говорила о своем пении с Мичиганским хоралом, как будто музыка — это то, к чему она могла бы обратиться. Она говорила о рисовании как о другом искусстве, которое она могла бы выполнять, и показала мне старый карандашный рисунок, который она сделала, желуди, я думаю, аккуратные и хорошо сделанные, и не более того. Она говорила: «У меня нет , чтобы отдаться стихам», — и я знала достаточно, чтобы не спорить.

Однако из года в год она все больше отдалась своему искусству. Когда она изучала Китса, она читала все его стихи, все его письма, лучшие три или четыре биографии; затем она снова прочитала и перечитала стихи и письма.Никто не найдет в ее стихах четких отпечатков пальцев Джона Китса, но ухо Джейн стало более сочным из-за ее любви к Китсу; ее линии стали более плотными, трещины были загружены рудой. Джейн происходила из семьи, для которой амбиции были опасны и в которой к работе лучше всего относились легкомысленно. Она жила с кем-то, кто сделал этот выбор, но также с кем-то на девятнадцать лет старше, который писал весь день и часто публиковался. Ее первая книга стихов вышла, когда я опубликовал свою пятую.Я мог бы быть ингибитором так же легко, как и вдохновителем — если бы она не была храброй и упрямой. Я с удовлетворением наблюдал, как ее стихи становились все лучше и лучше. Из многообещающей она стала опытной и профессиональной; затем — с более поздними стихотворениями «Лодка тихих часов », «Сумерки: после сена», «Кратко он вступает», «Вещи», она превратилась в необыкновенного и бессменного поэта В остальном .

Нас спрашивали — меня до сих пор спрашивают — о конкуренции между нами.Мы никогда не говорили об этом, но это должно было быть — и оно оставалось безобидным. Когда Джейн написала стихотворение, которое поразило меня, я хотел написать стихотворение, которое поразило бы ее. Границы помогли. Мы принадлежали к разным поколениям. Благодаря Джейн я подружился с поэтами ее поколения, как и она с моими друзьями, родившимися в 1920-х годах. Мы избегали ситуаций, которые заставили бы нас сравнивать. В первые годы нашего брака, когда Джейн только начинала публиковаться, нас несколько раз просили прочитать наши стихи вместе.Люди, которые спрашивали нас, знали и уважали стихи Джейн, но обстоятельства обернулись плачевно. Однажды нас представил кто-то, кого мы только что встретили, и который был рад приветствовать Джоан Кеньон. Всегда кому-нибудь, в основном профессору английского языка, удавалось сообщить нам, что это было sweet , что Джейн тоже писала стихи. Один руководитель отдела спросил ее, не кажется ли ей, что превосходит . Когда к Джейн относились снисходительно, она приходила в ярость, и только в таких случаях мы чувствовали между собой что-то неприятное.Джейн решила, что мы больше не будем читать вместе.

Когда заведения позже попросили нас обоих почитать, мы согласились прийти, но оговорили, что будем читать отдельно, может быть, с разницей в день. По мере того, как она публиковалась более широко, к нам обращались чаще. В конце 1980-х, после чтения в разные дни в одном университете, мы провели совместную сессию вопросов и ответов с пишущими студентами. Три четверти вопросов были адресованы Джейн, а не мне, и после этого она сказала: «Перкинс, я думаю, теперь мы можем читать вместе.«Итак, за последние годы, проведенные вместе, мы провели много совместных чтений. Когда два поэта читают одну и ту же программу, первый читатель — это группа для разминки, второй — исполнитель. Мы читаем пятнадцатиминутными сегментами, ABAB, и меняли позиции A и B при каждом чтении. В 1993 году мы читали в пятницу в Тривандраме, на южной оконечности Индии, а через три дня — в Ганновере, штат Нью-Гэмпшир. Как бы мы ни были измотаны, мы вспомнили, кто ушел первым за тысячу миль отсюда.

Были дни, когда каждый из нас получал сообщение из одного и того же журнала; тот же редактор взял стихотворение от одного из нас, так же как он / она отвергали другого из нас.Один из нас чувствовал себя скованным удовольствием. Потребность в границах распространяется даже на стиль. По мере того, как работа Джейн становилась все лучше и лучше — и читатели заметили, — мой язык и структура отошли от своих старых привычек и изменили форму лирики, которую писала Джейн, в сторону иронии и апофегматического стиля. Моя дикция стала более латинской и многосложной, а также синтаксически сложной. Я читал Гиббона, учился использовать словарный запас и структуру предложений как двигатель различения. Бессознательно я решил быть настолько непохожим на Джейн, насколько мог.Тем не менее, ее стихи повлияли и улучшили мои собственные. Ее упрямая и неослабевающая приверженность обратила свою силу на меня и увековечила меня. В этом доме мои стихи стали лучше. Когда в 1990 году вышли мои старых и новых стихотворений , положительные отзывы включали что-то вроде этого предложения: «Холл начал публиковаться рано. . . Но так продолжалось до тех пор, пока он не оставил свою преподавательскую работу и не вернулся на семейную ферму в Нью-Гэмпшире со своей второй женой, поэтессой Джейн Кеньон. . . » Я опубликовал Kicking the Leaves в 1978 году, когда Джейн опубликовала From Room to Room .Прошло восемь лет, прежде чем мы опубликовали наши следующие книги: ее «Лодка тихих часов» , моя «Счастливый человек» . (Когда я назвал Джейн свое название, ее реакция была верной, Джейн: «Звучит слишком подавленно».) Я также работал над черновиками «Один день» , возможно, моей лучшей книги. Затем Джейн написала Let Evening Come, Констанс и двадцать поздних стихотворений, которые начинаются с Иначе . Через два года после ее смерти обзор Джейн начался с приговора, которого я ожидал.Это было произнесено с уважением, без насмешки, и говорилось, что в течение многих лет мы знали Джейн Кеньон как жену Дональда Холла, но теперь мы будем знать Дональда Холла как мужа Джейн Кеньон.

Мы не показывали друг другу ранние проекты. (Это дурная привычка. Комментарии другого человека привязываются к словам стихотворения, управляя им или не позволяя ему идти своим собственным путем.) Но когда мы долго работали над стихотворением в одиночестве, нашим первым читателем был другой. Я беспокоился о том, чтобы показывать новые стихи Джейн, и часто придумывал причины для промедления.Обычно каждый из нас копил по три-четыре стихотворения, прежде чем показывать их другому. Однажды я сказал бы: «Я оставил кое-что на скамеечке для ног», или Джейн сказала бы мне: «Перкинс, у вас на столе кое-что есть». В ожидании ответа каждый из нас уже знал кое-что из того, что скажет другой. Если я когда-либо повторял слово — привычка, приобретенная у Йейтса, — я знал, что Джейн вычеркнет его. Всякий раз, когда она использовала словесные вспомогательные средства, она знала, что я буду упрощать, и «шел дождь» превратился бы в «шел дождь». По большому счету мы проигнорировали предсказанный совет, который мы уже слышали в своей голове и отклонили.Джейн не допускала в своей работе мертвых метафор, зная о моей эксцентричности по этому поводу, и ликовала, когда нашла одну в моих черновиках: «Перкинс! Вот мертвая метафора! » Эти встречи были важными, но непростыми. Иногда мы обращались друг к другу вежливо: «Ой, правда! Я думал, что это лучшая часть. . . » (Фальшивый смех.) Джейн рассказывала другим — люди спрашивали нас о том, как мы работали вместе, — что я подошел к ней с пачкой ее новых стихов и сказал: «Это будут , хорошие !» на что она говорила: «Будет, а?» Она сказала людям, что вернется в свой кабинет, неся стихи, покрытые моими неразборчивыми комментариями, и подумала: «Перкинс просто не понимает.А потом, — продолжала она, — я сделала все, что он сказал.

Ни один из нас не сделал всего, что сказал другой. Читаю Иначе Я нахожу слова, которые хотел бы, чтобы она изменила, и иногда все еще думаю, что был прав. Но мы очень помогли друг другу. Она спасла меня от тысячи оплошностей, избавила меня от многословия и поправила синтаксис. Она редко говорила мне, что хорошо . «Это почти готово, — говорила она, — но тебе нужно сделать это в две строчки, а не в три». Или: «Ты проделал долгий путь, Перкинс», — не говоря мне, принес ли я это в хорошее место.Иногда ее похвала выражала свои собственные пределы. «Вы зашли настолько далеко, насколько может разум». Когда она сказала: «Готово. Не меняйте ни слова, — спрашивал я, — а разве хороший ? Тебе нравится ? » Я тосковал по ее похвалам, но редко получал их. Я помню, как однажды вечером в 1992 году мы сидели в гостиной, и она читала рукопись «Музей ясных идей ». Раньше она смотрела только несколько стихотворений за раз, и энтузиазма у нее не было.Я смотрел на ее смуглое лицо, пока она перелистывала страницы. Наконец она посмотрела на меня, и из ее глаз выступили слезы. «Перкинс, мне не нравится !» На глаза навернулись слезы, и я быстро сказал: «Ничего страшного. Это нормально.» (Эта книга была анти-Джейн по своему характеру, или большая ее часть зависела от синтаксиса и иронии, немного напоминавшая поэзию Августа, больше, чем изображения.) Когда мы просматривали работы друг друга, было важно, чтобы мы никогда не лгали друг другу. Даже когда Джейн была в депрессии, я никогда не хвалил стихотворение, если не имел в виду; Я никогда не скрывал вину.Если бы кто-то из нас чувствовал, что другой наносит удары, это разрушило бы то, что было так важно для нашего дома.

Мы читали друг друга, но не могли быть единственными читателями. В основном я консультировался с друзьями и редакторами по почте, с таким количеством помощников, что я не буду пытаться перечислять их, поэтов моего поколения и поэтов возраста Джейн и даже моложе. Последние десять лет своей жизни Джейн регулярно работала с поэтессой Джойс Песерофф и писательницей Элис Мэттисон. Все трое прекрасно работали вместе, каждый давал то, чего не хватало другому.Ссорились, смеялись, переписывали, вырезали и переделывали. Джейн возвращалась из мастерской измученной, но неспособной держаться подальше от своего стола, работая с диким азартом, следуя советам. Три женщины были не только литературными критиками друг друга. Каждый из них вырос, зная, что женщинам не разрешается быть столь же агрессивными, как мужчинам, и все были честолюбивы в своем искусстве и поддерживали друг друга в своих амбициях. Я чувствовал себя близким к Алисе и Джойс, моим друзьям, а также к друзьям Джейн, но я не совал нос в их обсуждения.Если бы я попытался, я бы потерял нос. Даже когда они встречались в нашем доме, я старался держаться отдельно. Они часто встречались у Джойс в Массачусетсе, потому что это было на полпути между Джейн и Элис. Они встретились в Нью-Хейвене у Алисы. Когда я оправлялся после операции, и мы с Джейн не хотели разлучаться, в отеле Lord Jeffrey Inn в Амхерсте были семинары. Мы вчетвером ели вместе и совершали паломничества к дому и могиле Эмили Дикинсон, но пока они работали вместе, я писал один в соседней комнате.Эта трехчастная дружба была важна для поэзии Джейн.

Между тем мы жили в доме поэзии, который также был домом любви и горя; дом уединения и искусства; дом депрессии Джейн, моего рака и лейкемии Джейн. Когда умер кто-то, кого мы любили, мы вернулись к поэтам горя и негодования, еще Гильгамеш ; Я часто читаю вслух «Казнь» Генри Кинга, написанную в семнадцатом веке после смерти его молодой жены. Поэзия дает скорбящему не освобождение от горя, а товарищеские отношения с горем.Поэзия воплощает в себе самые напряженные и запутанные сложности чувств, и поэтому предлагает (на протяжении веков или совсем недолго) компанию слез. Когда я сидел рядом с Джейн в ее боли и слабости, я писал о боли и слабости. Однажды в больнице я заметил, что листья поворачиваются. Я понял, что не заметил, как они подошли к деревьям. Это был год без сезонов, год без знаков препинания. Я начал писать «Без», чтобы воплотить в себе ощущения жизни в унылой, однообразной атаке.Написав его много раз, я прочитал вслух Джейн.